«Челюсти 3D» были не так уж хороши, как и та доза героина. Где-то в середине фильма я заметил, что кайфа нет, а выпил я две или три банки, в то время как Тодд выпил все остальные одну за другой. Потом он вдруг вышел из кинотеатра позвонить девушке. Его долго не было, и я понадеялся, что это хороший знак – может, они мирятся. К сожалению, это оказалось не так: когда фильм закончился, я обнаружил Тодда лежащим на полу у телефонного автомата. Он был совершенно не в себе, потому что девчонка его послала, и, очевидно, очень грубо.
Я потащил его в свой отель, стараясь успокоить. Тодд вконец обезумел, но через какое-то время мне удалось заставить его успокоиться и расслабиться, лечь в постель и задремать. И в этот момент в дверь постучали наши «друзья», с которыми мы тусовались днем. Они хотели ширнуться еще и пойти тусоваться, Тодд внезапно взбодрился и захотел пойти с ними. Я снова проиграл битву, поэтому мне тоже пришлось пойти и вколоть себе почти всю оставшуюся наркоту, потому что она, похоже, не работала. Я продолжал следить, чтобы Тодд не переборщил, потому что он жестко бухал последние восемнадцать часов. Не могу точно сказать, что произошло, только я почти уверен, что тем вечером кто-то еще сделал ему укол, пока я не видел. Того, что я приготовил ему сам, не хватило бы для такого эффекта.
Примерно через час после того, как все пришли, Тодд встал посреди комнаты, слегка наклонившись в сторону, а затем резко рухнул на пол. У него замедлилось дыхание, он не реагировал, я затащил его в ванну и облил ледяной водой. Я тряс его, бил по лицу и делал все, что мог, чтобы оживить. В это время наши «друзья» вскочили и молча свалили.
И вот сижу я один, а мой лучший друг Тодд лежит в ванне у меня на руках. Я запаниковал. У меня самого раньше был передоз, но я никогда еще не откачивал никого с передозом. Я делал все, что мог, чтобы держать его в сознании. А сам был в замешательстве, потому что знал, что принял вдвое больше Тодда и даже кайфа от этого не получил. Я начал думать, что еще такого он принял, о чем я не знаю. И понятия не имел, что, черт побери, мне делать. Вдруг Тодд пришел в себя: он был в полубессознательном состоянии, он дышал, и на несколько мгновений его глаза, казалось, сфокусировались на мне и окружающем пространстве. Его дыхание стало ровным, и мне наконец стало легче. Я вытер его и уложил в постель.
Я сидел рядом с ним, смотрел за тем, как он дышит, и звонил нашим общим друзьям, чтобы рассказать, что случилось, в попытке успокоиться самому. Еще я позвонил единственному человеку, которого достаточно хорошо знал в Нью-Йорке и которому доверял, – девушке по имени Шелли, работавшей в компании «Ай-Си-Эм» с Биллом Элсоном. Пока я разговаривал с Шелли, внимательно наблюдая за Тоддом, он вдруг перестал дышать. Я уронил телефон, поднял Тодда с подушки, стал трясти его и бить по лицу. В отчаянии я стал колотить его по груди, но он не приходил в себя. Я позвонил в Службу спасения, облил его водой, но это не помогло. Я не смог его спасти – Тодд, которому тогда был двадцать один год, умер прямо у меня на руках. Меня захлестнули все возможные эмоции: страх, паника, тревога… И где, черт возьми, болтаются эти врачи?
Когда они наконец приехали, то оказались полными придурками. Они тащились минут сорок, а войдя в номер, уставились на Тодда, как на мусорный мешок.
– Вот дерьмо, – сказал один из них, как мне показалось, слишком громко. – Что это такое?
– Я знаю, – ответил другой. – Это глупо, он давно того.
– Не знаю, зачем мы вообще приехали. Хорошо, что не спешили!
Они забрали тело, а я остался в номере в одиночестве. Там же остался бумажник Тодда, его ковбойские сапоги и другие вещи. Я начал осознавать, что произошло, только когда приехала полиция. Они устроили мне допрос в стиле хорошего полицейского и плохого полицейского, выясняя, откуда я взял героин и где шприц. Они обосновались в разных номерах и часа три по очереди вызывали меня то в один, то в другой. Покончив с этим, полицейские сообщили, что мне нужно прийти в участок в восемь утра и подписать бумаги, подтверждающие «получение тела», и свалили.
Сама эта формулировка повергла меня в ступор. Как только они ушли, я вышел на улицу, сел на тротуар, прислонившись спиной к стене отеля, и попытался осознать, что произошло. Я увидел, как восходит солнце, и еще до того, как сформулировать для себя какой-то ответ, я соскреб себя с тротуара и отправился в участок. Никогда в жизни я не был настолько потерян.