Сластена

Я никогда не слышала, чтобы он матерился, и вздрогнула, словно мне что-то швырнули в лицо. Мне никогда не нравились «Болота», но теперь понравились. Обычно я ждала, когда меня отпустят. А сейчас встала, задвинула стул под стол и направилась к выходу. Я бы бросила ему что-нибудь ядовитое на прощание, но в голову ничего не пришло. Уже у двери я оглянулась: он сидел за столом в вершине своей треугольной комнатки с выражением печали и боли на лице – странной гримасой, похожей на маску. Он сказал тихим голосом:

– Сирина, пожалуйста, не уходи.

Я чувствовала, что назревает еще одна противная сцена. Надо было убираться. Я быстро пошла по коридору и, когда он меня окликнул, ускорила шаг – бежала не только от его сумбурных эмоций, но и от беспричинных укоров совести. Еще не добравшись до своего стола внизу после спуска на скрипучем лифте, я напомнила себе, что принадлежу другому, что я любима, и никакие слова Макса меня не тронут, я ему ничего не должна.

А через несколько минут очень кстати погрузилась в атмосферу унылой виноватости, царившую в кабинете Чаза Маунта, и начала перепроверять даты и факты в пессимистической докладной записке, которую референту предстояло отправить наверх по инстанциям. «Заметки о последних неудачах». До конца дня я и не вспомнила о Максе.

И очень хорошо – потому что это была пятница, а завтра днем мы с Томом должны были увидеться в пабе в Сохо. Он ехал на встречу с Иэном Гамильтоном в пабе «Геркулесовы Столпы» на Грик-стрит. Журнал готовился к выходу в апреле, в основном на деньги налогоплательщиков – от Совета по искусствам, а не из секретных ассигнований. Уже началась воркотня в прессе насчет предполагаемой цены в семьдесят пять пенсов за то, «что и так уже нами оплачено», как выразилась одна газета. Редактор попросил небольших изменений в рассказе о говорящей обезьяне – он, наконец, получил название: «Ее второй роман». Том думал, что он может заинтересоваться монографией о Спенсере или предложить рецензирование. За материалы платить не будут, но Том не сомневался, что это будет самый престижный орган. Мы условились, что я приду туда через час после него, а затем последует, как он сказал, «обед в пабе с упором на картофель фри».

В субботу утром я убралась в комнате, сходила в автоматическую прачечную, выгладила одежду на будущую неделю, вымыла и высушила волосы. Мне не терпелось увидеть Тома, я вышла рано и поднялась из станции «Лестер-сквер» почти на час раньше условленного. Решила: пороюсь в букинистических книгах на Чаринг-кросс-роуд. Но беспокойство одолевало. Я стояла перед полками, не в силах вникнуть в названия, потом перешла в другой магазин – с тем же результатом. Пошла в «Фойлз» со смутным намерением купить в подарок Тому какую-нибудь новую книжку, но не могла сосредоточиться. Мне отчаянно хотелось его видеть. Я повернула на Манет-стрит, которая идет с севера от «Фойлза» и прорезает одно здание, а сразу за ним слева – «Геркулесовы Столпы». Этот короткий туннель – возможно, остатки старого каретного двора – выходит на Грик-стрит. Прямо за углом – окно с толстым деревянным переплетом. Через него я увидела сбоку Тома, искаженного старым стеклом, он сидел совсем близко, подавшись к столу, и разговаривал с кем-то, кого мне не было видно. Я могла подойти и постучать в окно. Но, конечно, не хотела отвлекать его от важного разговора. Глупо, что так рано пришла. Могла еще немного побродить. Или, на худой конец, войти с Грик-стрит через главную дверь. Тогда бы он меня увидел, и мне не пришлось бы наблюдать неприятную сцену. Но я повернула назад и вошла через боковую дверь в крытом проходе.

Я прошла через коридорчик, пропахший мятой из мужского туалета, и толкнула вторую дверь. У ближнего конца бара стоял человек с сигаретой в одной руке и стаканом в другой. Он оглянулся на меня, и я сразу признала в нем Иэна Гамильтона. Его фото я видела в каких-то враждебных статейках. Но ведь он должен быть сейчас с Томом? Гамильтон смотрел на меня с кривоватой, почти дружелюбной улыбкой, не размыкавшей губ. В точности как описывал его Том: с твердым подбородком, похожий на кинозвезду былых времен – бандит с золотым сердцем, черно-белый романтический герой. Он как будто ждал, когда я подойду. Сквозь голубой дым я посмотрела на столик у окна, стоявший в углу на возвышении. Напротив Тома, спиной ко мне, сидела женщина. Она показалась знакомой. Том держал ее за руку на столе и говорил, наклонившись вперед, так что их головы почти соприкасались. Не может быть. Я не могла оторвать от них глаз, пытаясь понять смысл сцены, найти ей невинное истолкование. Но дурацкое, неправдоподобное клише Макса – «ходок»… с этим как? Оно вбуровилось в меня, как клещ, и выпустило свой нейротоксин мне в кровь. Это оно повлияло на мое поведение, заставило прийти раньше и убедиться своими глазами.

Гамильтон подошел, стал рядом и проследил за направлением моего взгляда.

– Она тоже писательница. Коммерческая. Но вообще неплохая. И он неплох. Она только что потеряла отца.