Слава

– В мире столько вещей, неподвластных нашей воле, но все же кое в чем мы себе жизнь облегчить можем. В моем распоряжении имеется такси, – и он указал на стоявший рядом черный «Мерседес» с распахнутой дверцей. – И мой вам добрый совет в придачу: если есть кто-то, кого вы хотели бы видеть в ближайший час, позвоните ему. Жизнь так быстро проходит. А у нас для этого есть те самые маленькие телефончики, все те электронные штучки, которыми набиты наши карманы. Не так ли, достопочтеннейший?

Я никак не мог понять, чего он от меня хочет. Вид у него был отвратительный, но слова оказывали на меня успокаивающее воздействие.

– Но ведь это никакое не такси!

– Достопочтеннейший! Вы присядьте, назовите адрес – и увидите, как машина эта вмиг превратится в такси!

Поколебавшись, я кивнул и опустился на мягкое, обтянутое кожей заднее сиденье. Мужчина уселся вперед, долго и неуклюже подстраивал под себя водительское кресло, словно это не он только что сидел за рулем автомобиля, поправлял зеркало заднего вида, некоторое время возился с замком зажигания.

– Назовите ваш адрес, пожалуйста, – мягко произнес он. – Я многое знаю, но не всеведущ.

Я назвал.

– Глазом моргнуть не успеете, как будем там, – он завел мотор и вывел автомобиль на полосу. – Вы точно уверены, что хотите поехать домой? Не к кому-то другому? Никому не хотите нанести визит?

Я покачал головой, вытащил телефон и набрал номер Люции.

– Приезжай ко мне!

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

– А что ты вообще здесь делаешь? Я думала, тебя на неделю вызвали в Цюрих! Что-то случилось?

Я потер лоб. Все верно, так я ей и сказал, чтобы на следующий день отправиться к Ханне и провести с ней все выходные.

– Все пошло кувырком.

– Опять Мольвиц?

– Опять Мольвиц.

– Еду.

Я нажал на отбой и уставился на крохотный дисплей. А что, если Ханна и впрямь была уже по пути сюда? Значит, я сделал все не так, значит, Люции ни в коем случае нельзя было показываться вблизи моей квартиры. Срочно нужно было перезвонить – вот только которой из двух? Как так могло случиться, что я уже перестал понимать, что происходит? Худощавый тип глядел на меня в зеркало. У меня кружилась голова. Я закрыл глаза.

– Задаетесь вопросом, почему и то, и это не задалось, достопочтеннейший? Потому что человек слишком многого хочет. В самом буквальном смысле. Хочет, чтоб его было много. Быть многосторонним. Жить множеством жизней. Но лишь поверхностно, не углубляясь. Но в своем последнем стремлении, дорогой друг, человек жаждет единения. С самим собой и со всем остальным.

Я приоткрыл глаза.

– О чем вы вообще говорите?

– Ничего я не говорил! А если бы и сказал – лишь то, что вы и так знаете без меня.

– Это вообще ваша машина?

– Это вас действительно беспокоит в настоящий момент?

Всю дорогу до моего дома я молчал. По какой-то причине я решил, что он не станет брать с меня денег, но он заломил невероятно высокую цену. Расплатившись, я вышел из авто, а когда обернулся, его уже и след простыл.

Люция поджидала меня в коридоре под дверью. По всей видимости, она тут же выехала. На нее можно было положиться.

– Что не так? – спросила она. – Мм?

И внимательно взглянула мне в глаза.

Я раскрыл было рот, но закрыл его, так ничего и не сказав.

Она положила руки мне на плечи.

– Ты хочешь мне что-то сказать?

Я не шелохнулся. Мы так и стояли под дверью. Я сделал глубокий вдох, но вновь промолчал.

Мы вошли. Миновали коридор, мою неприбранную гостиную и, как обычно, оказались в спальне.

Мгновение спустя мы лежали рядом, я чувствовал упругость ее тела, мог вблизи рассмотреть, какими темными были ее глаза. Ее пальцы колдовали над моим поясом, мои руки проникли ей под блузу, все происходило само собой, без заминок, без раздумий, словно мы не прилагали к тому ни малейших усилий. Потом – покрывало, нагота, вздохи, ее сильные руки, и я обнимал ее, а она меня, – и вот мы уже вновь разомкнули объятия и лежали рядом, тяжело дыша. На ее коже проступила тонкая сеточка пота. От взгляда на нее во мне пробудилось столько нежности, что я чуть было не произнес слова, которые мне тут же пришлось бы взять обратно. Действительно ли она носила моего ребенка? Но ведь у меня уже было двое, и с ними мне приходилось достаточно тяжело, они и без того казались мне чужими, глядели на меня с сомнением и задавали вопросы, на которые я не знал ответов; я не был им хорошим отцом.

– Так дольше не может продолжаться, – сказала она.

– Что?!

Внутри у меня все перевернулось.

– С этим Мольвицем. Ты слишком хорошо к нему относишься. Надо что-то предпринять.

Я подставил ей под голову свое плечо. До чего мягкими были ее волосы. И этот золотистый пушок у нее на руках, и плавный изгиб ее груди. Ради нее я бы на все пошел, все бы за нее отдал.

Так уж и все?