Слава

– Савелий Борисович, а тебя не назначат на должность.

– А чего?

– А ты не член партии.

32 года. Ну, за комсомольца престарелого выдать, не прокатит – там 26 лет и до свидания.

А ценз был жесткий. Во-первых, жесткий ценз по приему офицера в партию, очень немногих принимали. Солдат с удовольствием, сержантов с удовольствием, офицеров не очень. А если еще и не дай бог еврей, труба делу.

– Да ну вас на фиг, вы меня все равно не примете.

И тогда Каменский говорит: я имею право принимать, я дам вам рекомендацию, Королев, ты дашь рекомендацию?

– Две дам!

Надо было три рекомендации, там еще кто-то дал, вот меня сначала приняли в партию, а потом только назначили на должность.

А с партией у меня вообще сложные отношения, меня из партии исключали, еще до того, как приняли. Когда я занимался строительством в Мукачеве аэродрома, тоже начальник политотдела – а у меня с политрабочими тесная дружба была, и такая радостная, всю жизнь, сколько служил – приезжает на аэродром, походил-походил, приходит ко мне и спрашивает: Пинский, а у тебя, есть это плиты перекрытие ребристое, которым перекрывают гаражи там. Я говорю:

– Нет.

– Значит, плохо работаешь.

У него почему-то в голове отложилось, что если его монтируют, то хорошо выполняют план, а если не монтируют, значит, плохо выполняют. Начало уже было положено. Подходит младший сержант Лазаренко – умирать буду, эту фамилию не забуду.

– Как дела, товарищ младший сержант? Вы комсомолец?

– Никак нет, товарищ полковник. Я член партии.

– Да? Молодой коммунист?

– Да, товарищ полковник.

– Ну а как дела? Бригадирская книжка есть?

Вынимает из халявы, записано до буквы все, выполнение 120 %, на выставку.

– Лазаренко, а вот ты скажи, что тебе нужно, чтобы ты выполнял не на 120 %, а на 140?

И Лазаренко ему: вот мне бы еще одну виброрейку, и я бы на 140 выполнял.

И этот товарищ полковник говорит: так ты что, не даешь возможности людям работать? Он виброрейку просит, а ты ему не даешь, – и уехал.

Через неделю звонит начальник УНР, Гуревич: Пинский, приезжай, у нас тут будет партийное собрание, будем рассматривать твое персональное дело. Ну приезжай, так приезжай, приехал. А я, ну год, наверное, в УНРе всего был. Кого-то знаю, на совещаниях встречаешься с ребятами. Там коммунистов было всего 20, не больше, но в УНРе был освобожденный секретарь парткома, освобожденный секретарь комитета комсомола. На 20 человек – освобожденная должность, хотя же ничего делать не надо.

Начинается собрание, повестка дня – один вопрос: персональное дело Пинского. Первым выступает парторг и рассказывает, какая я сволочь, что ПКЖ у меня нет, в общем, все, что ему рассказал этот политрабочий, он повторил. И виброрейку не дает, и вообще. Есть предложение – исключить Пинского из партии.

Выступает комсомолец, повторил это дело, заклеймил позором, исключить. Мужики сидят молчат, они, во-первых, ничего не знают, во-вторых, они со мной не очень знакомы. Всё, ставим вопрос на голосование.

Я говорю:

– Подождите, ребята, даже перед тем, как расстрелять, дают последнее слово, так дайте же я хоть чего-нибудь скажу.

– А что тебя слушать? Ну ладно, скажи.

Я говорю:

– Мужики, вы все правильно сказали, исключить, все правильно. Только как вы меня собрались исключать?

– Вот сейчас проголосуем и все.

– Да нет, – говорю, – как вы собираетесь меня исключить из партии, если я не член партии?

И они офигели. Ни у одного не хватило ума хоть глянуть, есть ли у меня карточка. Это была такая бомба. Начальник УНР нормальный мужик, он все понимал, ну оно ему надо было там воевать с этими? Он был просто счастлив, аж хрюкал, он весь под стол уехал. И тут один кадр говорит:

– Ну, ребята, мы же понимаем, что предложение не проходит. У меня есть другое предложение.

И все так радостно, отметить же как-то надо, поручено было, надо ж выполнить, раз поручено. Он говорит:

– Есть предложение: давайте мы его примем в партию, а потом исключим к чертовой матери.

Так что опыт исключения из партии у меня уже был к тому времени.

Комбинат

– К этому времени всё уже стало подчиняться Главному военно-строительному управлению, в Москве на Хрустальном, 2 сидели. У меня к тому времени уже много знакомых было, часто летал в Москву, потому что мы все равно защищались напрямую, помимо округа. И свою защиту я проводил сам.

Вот я и договорился через главковских ребят, они меня познакомили с начальником управления кадров ГВСУ, генерал Седов такой был. Я с ним повстречался, у нас хорошие отношения установились, Королев мне помог, хорошо помог тогда. У него с кадровиками какие-то свои дружеские отношения были.

И, в общем-то, договорились, что я из Норильска заменяюсь в Москву. Но была одна особенность. Для того чтобы перевестись в Москву, нужно, чтобы этот приказ о переводе подписал лично министр обороны, поскольку это связано с получением жилья в Москве. И в Москву, как правило, без жилья не брали, просто не брали. Но в порядке исключения особо ценных кадров – да, министр отдавал приказ, и им старались достаточно быстро такое жилье предоставить.