- Год. – Кивнул и вздохнул, подтверждая слова Перв. – Смирились мы с дочкой, что одни теперь доживать будем, калеками. Видно, судьба такая. – Он замолчал и отвернулся.
Как током пробило парня. Время в Прави летит по-другому, что там день, здесь год. Так вот почему дед так осерчал. Не за идол свой порушенный да пожжённый он гневался, не за воровство осколка молнии, и даже не за вранье да глупые оправдания. За жизнь девичью порушенную, за мечты ее несбывшиеся, наказал. И мало. Такое простить нельзя. Такое и он сам себе простить не сможет. Человека можно лишить жизни, и это принимается как данность, но лишить его мечты, это оставить пустую оболочку, это на много страшнее смерти, такое богами не прощается. Осознание того, что надо делать, озарило яркой вспышкой разум парня.
- Отдай ее за меня. – Выдохнул Богумир.
- Что? – Не понял Перв и обернулся.
- Женюсь. – Вскочил парень. – Отдай в жены дочь. Буду ей мужем, а тебе сыном.
- Ты дурак что ли? Зачем тебе кривая девка? Нам жалость не нужна. Я понимаю, что ты мне за жизнь свою благодарен, да только то не повод ее себе да дочери моей рушить. Что это за совместная жизнь такая получиться у вас, основанная на жалости да долге, и без любви. Не согласен я, да и она не согласится. Она у меня гордая. – Он вновь отвернулся.
- Тогда оставь у себя, работником. Мне все едино идти некуда. – Богумир больше решил не упоминать о своем божественном происхождении, а притворится потерявшим память. – Нет у меня никого на этом свете. А решишь ли ты потом принять меня в семью, и отдать замуж дочь, через время поговорим. Может все изменится.
- Ну что же. Тебя я при себе, пожалуй, оставлю. Ты хоть парень и неумелый да хилый, но старательный вроде, да смышленый, да и куда я тебя по зиме в мороз выгоню, только на погибель. Оставайся. Только не вздумай мне девку обидеть. Голову откручу.
- Перуном клянусь, пальцем не трону, пока моей женой не станет. – Дед свидетель. – Воскликнул в запарке парень и осекся, осознав, что вновь прировнял себя с богами.
- Чудной ты. – Вздохнул Перв. – Но почему-то мне нравишься, есть в тебе доброта и еще какой-то стержень стальной, который не каждому даден. Описать не могу, но чувствую. – Он посмотрел в глаза. – На том и сговоримся. Живешь у нас, по хозяйству помогаешь, жизни учишься, к Славке не пристаешь с глупостями, и не смущаешь. Глянешься ей, и сам, к тому времени не передумаешь, справим свадьбу, даже несмотря на то, что ты голь перекатная, ничего за душой не имеющая. Вам моего добра на жизнь хватит, а может еще и на кузнеца выучишься, вообще хорошо получиться. Жми руку в сговоре. – Он протянул мозолистую ладонь.
- Согласен на все условия. – Ответил на рукопожатие Богумир.
- Ну вот и сговорились, вот и ладненько. – Улыбнулся Перв. Пошли, еще попаримся, вижу тебе понравилось, только, чур, теперь твоя очередь вениками махать.
Глава 4 Все равно женюсь
— Что ты творишь! — Глаза Перуна метали молнии, а голос разрывал пространство раскатами грома, и летел в ухмыляющегося и ни грамма, не переживающего по этому поводу стоящего напротив Леля. Глава пантеона был зол, нет, он клокотал рвущим душу бешенством. — Как ты посмел коснуться своей мерзкой дудкой души моего внука? Ты ничтожный «певунчик», пустой любитель любовной романтики!!! — Как ты посмел поселить в душе мальчика любовь?!
— Ну, во-первых, не дудки, а свирели. — Усмехнулся парень, а во-вторых, не «певунчик», а бог любви, а, в-третьих. — Лель вдруг резко подскочил к трону и рявкнул прямо в лицо бога грома так, что у того зашевелились волосы в бороде. — Тебе ли старому маразматику не знать, что моя музыка не действует даже на простых жителей кромки, как можно зная это говорить о богах? Она создана только для смертных, а твой внук, хоть и изгнан, и возможности его заблокированы, но он все также остается богом. Моей вины в чувствах Богумира нет. Не сбрасывай на меня вину. Ты сам решил отправить его на исправление в Явь, а я всего лишь помог в этом. То, что он влюбился, простая случайность, банальная нелепость. Я не при чем.
До прихода сюда, Лель думал, что его вызвал к себе громовержец так, как вызывает обычно начальник подчиненного, как глава пантеона, по важному делу вызывает работника, а оказалось, что он, как обычный, брюзгливый дед, пригласил его на семейный совет, как не справившегося со своими обязанностями воспитателя непутевого внука. И осознание этого раздражало. Бог любви и страсти не любил, когда смешивали личное и служение.