— Это Ярец. — Смутилась и остановилась, увидев их девушка. — Сейчас опять издеваться будет, вот же нутро у человека поганое.
— Кто это? — Повернулся к ней Богумир и посмотрел во встревоженные глаза.
— Ухаживал за мной, давно, до того, как меня сосватали. Простить не может, что папка ему до этого отказал. Теперь при каждом случае издевается, да надсмехается. — Вздохнула она.
Парни наконец их увидели и перестали бороться.
— О! Вот и кривая пришла. Эко как тебя скособочило. Пошла бы за меня, так стройной бы и ходила. Это видно мельник тебя со страху пустым мешком из-под овса огрел, когда, убегая жениться забыл. А это кто с тобой? Что за немощь? Почему не знаю? — Нагло ткнул чернявый парень пальцем в сторону Богумира. — Ни как еще один убогий жених? Одного мало было?
— А чего меня напрямую не спросишь, а через девушку выяснить пытаешься? — Вышел вперед внук Перуна. — Боишься?
— Не надо. — На плечо Богумира опустилась тонкая ладонь. — Они здоровые ребята, в княжескую дружину, новиками по весне пойдут. Их отцы с сызмальства для ратной службы готовили, тренировали для сечи, да их еще и двое. Пойдем лучше назад, позже воды натаскаем.
При этих словах, все вскипело внутри Богумира. «Он не трус. Он бог. Он не убежит, поджав хвост как подзаборная шавка. Он таких мизинцем в дерьмо заталкивал. Такие ему требы несли, милость выпрашивая. Сейчас он их...»:
— На колени смертный! Немедленно кайся! Вымаливай пощаду! — Богумир вскинул руку готовый выпустить молнию. Но ничего не произошло.
— Уморил болезный. — Захрюкал смехом Ярец и резко, без замаха ударил.
Не ожидавший подобного Богумир отлетел в сторону, заскользив по льду, и оставляя кровавые капли из разбитого носа. Обидчик еще сильнее захохотал, но мгновенно осекся. Кулак товарища отправил его в полет, в обратную сторону, кулаком в ухо.
— Не сметь! — Рявкнул тот. — Видишь парень блаженный, а значит божий человек. Такого обидеть, значит богов обидеть. Еще раз увижу, душу вытряхну. И девку больше не трогай, не любо мне это, не по нраву твои шутки. Подлостью от них смердит. — Он подошел к Богумиру и протянул руку. — Вставай парень. — Пухлые губы растянулись в улыбке. — Он больше не будет. Меня Храб зовут.
— Богумир. — Поднялся внук бога, опершись на жесткую ладонь, и представившись в ответ.
— Юшку подотри, да снег приложи, синяки не любят холодного, и не расползаются, не то синькой заплывешь. — Вновь улыбнулся новый знакомый, показав крупные белые зубы, и вдруг неожиданно спросил. — А правда, что блаженные с богами разговаривают? — И не дожидаясь ответа спросил еще. — Ты Перуна видел? А Морену?
— Спасибо Храб. — Подошла Слава и протянула Богумиру платок. — Замучил меня этот Ярец, проходу не дает. Хотела на него батьке пожаловаться, но стыдно.
— Ничего. Больше не будет. — Обернулся нежданный защитник к своему старому товарищу, сидящему на льду и трясущему головой, и погрозил кулаком. — Мне уже и самому надоели его ехидные да подлые шутки, вот что за человек такой, что не сделает, все с подвохом. Гнилое нутро. Да куда деваться, мне с ним в одной дружине служить, вместе по весне едем, новиками. — Он вновь повернулся к Богумиру. — Так видел богов в виденьях, али нет?
Вот так и появился у Богумира первый друг. Верный слушатель его рассказов, свято верящий во все, что тот рассказывал про Правь.
Тот случай, с дракой на льду, заставил задуматься. Мир не так прост, как кажется надменному божественному взгляду, он довольно жесток, и не справедлив, это из Прави легко смотреть на то, что не касается тебя лично, сверху вниз, там в ответ, за необдуманные, под час глупые слова, морду в кровь не разобьют, и уж тем более не убьют, а вот тут можно и схлопотать в ответ на необдуманность: жестко и больно. Вывод прост: «Надо учиться постоять за себя. Не кичится своей божественностью, в которую в общем-то никто и не верит, а учиться разговаривать с людьми на равных, убеждая словами в своей правоте, и драться только там, где слова не помогают, и не волшебными пассами, а кулаками».
Говорить он умеет, не зря всё-таки был до этого богом, надо только лишнюю спесь убрать. Убеждать людей это его божественное знание, данное при рождении, ведь только убеждениями можно было собрать и заинтересовать паству, но вот драться?.. Этому никто и никогда не учил. Вот с такой вот просьбой: «Научить драться», — он и решил обратиться к Перву. Размыслив так: «Если уж с медведем этот мужик не побоялся сойтись с одним только ножом в руках, и совладать при этом, то уж с людьми и подавно сможет, а потому быть ему моим учителем».
Отец Славуни сидел на лавочке, около дома, отдыхая после работы в кузне. Вытянув ноги и подставив под греющее солнышко зажмуренные глаза, облокотившись на бревна избы он дремал, блаженно посапывая.
Не открывая глаз, он выслушал просьбу своего странного жильца, и поначалу тот подумал, что его не слышат, так как реакции никакой не было, ни один мускул не дрогнул на лице кузница, но затем один его глаз приоткрылся хитрой щелкой черного зрачка, и медленно окончательно распахнулся, с интересом посмотрев на Богумира.