Потом ты мне рассказала, что в вагоне к тебе с расспросами совершенно случайно пристала любопытная девочка. Ты ей, очевидно, понравилась, потому ее заинтересовало, к кому ты, такая красивая, едешь? Может, она его тоже знает! Девочка была любопытна, но мила, потому ты тихо, по секрету, сообщила ей, что едешь к жениху.
Другая часть разговора значения для тебя не имела, но первая вдруг оказалась решающей.
Мы уже в более поздних разговорах с тобой оценили твоё невероятное везение, как заботу о тебе твоей судьбы! Надо пояснить. Когда ты с небольшим чемоданчиком и с тяжелой сумкой, в которой через полстраны везла для меня чарджоускую дыню и виноград, вышла из поезда, на убогом перроне к тебе обратился неизвестный мужчина приятного вида:
– Вы Людмила Васильевна? – спросил он вежливо и, видимо, знал, что не ошибся.
– Да… – проронила ты, полная удивления. – Странно! Кто в этих далёких краях мог меня знать, да и этого человека я никогда прежде не встречала!
– Не волнуйтесь! Меня ваш жених предупредил, что вы можете приехать сегодня. Я даже обратный билет в Казань на вас уже заказал. Вместе со всеми. Я ваш разговор с девочкой слышал. Зовите меня, Людмила Васильевна, Рэмом Петровичем и держитесь за меня крепче. Автобусик до города здесь ходит маленький, а желающих всегда много. Придётся и нам его брать штурмом! Давайте мне все ваши вещи.
Ты испугалась, наблюдая, как «Пазик» уже отчаянно атаковали недавние пассажиры узкоколейки. Смотреть на это было страшно. Ты сразу оценила, что шансов попасть вовнутрь и, тем более, доехать, у тебя мало.
– Нет! – испуганно отказалась ты. – Я на следующем! Я не смогу локтями, как они!
– Придётся! Следующего всё равно не будет! Держитесь за меня! Нам обязательно надо втиснуться!
– Тогда я в зале ожидания посижу…
– Да, нет здесь никакого зала ожидания! Здесь на ночь всё закрывается! Пойдёмте же скорее, иначе нам придётся худо! О такси здесь даже не знают!
Рэм Петрович, загруженный твоими вещами, подталкивая тебя, что было сил, как-то вдавил тебя в автобус и втиснулся сам. Вдвоём вы как-то доехали до места. Только зонтик, оставшийся в твоих руках, после путешествия ремонту не подлежал. Его пришлось выбросить. И виноград сильно помяли!
Потом мы старались представить, чтобы могло произойти, если бы не случайная встреча в том вагоне с Рэмом Петровичем? Когда я думаю об этом, я ощущаю свою абсолютную беспомощность перед устрашающей неизвестностью. Боже мой, ты, конечно же, в тот автобус втиснуться не смогла бы. Значит, осталась? Но где?
Дальше моё воображение всегда приводило меня в такой ужас, что я от безысходности впадал в транс. Ты была совершенно беззащитна в обстоятельствах, в которых и я не мог тебя защитить. Я даже ничего не знал! Если бы с тобой что-то тогда случилось, то я не только не простил бы себе этой беспечности, но и жить дальше с такой виной не смог бы. Это точно!
Боже мой, спасибо нашему ангелу, прекрасному человеку и отличному преподавателю Рэму Петровичу Большунову!
55
Ну, вот! Мою память, кажется, понесло! Вспомнился ещё один преподаватель. В общем-то, не хотелось вспоминать его, вспоминать былые неприятности, но придётся, коль уж та история сама собой теперь всплыла!
С тем преподавателем у меня случился конфликт. Правда, не я стал его инициатором. Я лишь действовал в ответ.
При первой встрече тот преподаватель представился подполковником Абдразяковым. В нашем взводе он вёл практические занятия по системам управления штатных ракет и казался (на наш взгляд, разумеется) человеком технически грамотным, знающим свою дисциплину и материальную часть ракет назубок. Кроме того, его отличала неизменная уравновешенность и, нам это особенно бросалось в глаза, то ли демонстративная самоуверенность, то ли самодовольная бравада. Но и эти качества превращались у него в достоинство. Выходило так, словно он привык из любых ситуаций выходить победителем. Возможно, так оно и получалось, хотя нам нашёптывали, будто он – кум королю. Зять высокого партийного начальника. Не знаю, не уточнял.
В общем, Абдразяков как преподаватель нам нравился. Объяснял он всё досконально, подробно, последовательно, не мельтешил, следил за тем, чтобы мы успевали записывать. То есть, всё, как и следовало, но часто, правда, вполне уместно и достойно, он иронизировал или шутил, чем, впрочем, ещё сильнее располагал к себе.
Да и его учебная дисциплина сама по себе была для нас весьма интересной. Это, конечно, не его заслуга, но всё-таки объясняло, почему на занятия Абдразякова мы ходили с удовольствием.