Слава моего отца. Замок моей матери

Как он поступил, когда я раскрыл его самозванство? Просто, без всякого смущения, рассмеялся.

Тем не менее я начал было искать оправдание тому уже давнишнему вранью, чтобы хоть как-то смягчить его теперешнюю доказательную силу, когда вдруг страшное воспоминание промелькнуло в моей голове.

Именно сегодня после обеда, когда я имел глупость сказать, что собираюсь соврать Полю – для его же пользы, – дядя Жюль очень охотно ухватился за мои слова. Он горячо одобрил их, желая заранее оправдать свою преступную комедию.

Я был в отчаянии от этого предательства. А мой отец, который ни слова не сказал мне! Мой отец, который оказался немым соучастником заговора, направленного против его маленького сына… И мама, моя дорогая мама, которая придумала утешительные взбитые сливки… Я совсем расчувствовался, думая о своей печальной доле, и тихо заплакал. Звучавший серебряной флейтой зов совы вдалеке еще более усиливал мое отчаяние.

Потом мной овладело сомнение: Поль иногда бывал дьявольски хитер. Не выдумал ли он эту историю, чтоб отомстить мне за фокус с колибри?

Весь дом, казалось, спал; я без малейшего шума встал, мне понадобилось не меньше минуты, чтобы повернуть ручку двери… Из-под дверей других комнат не выбивался свет. Я босиком спустился вниз, ни одна ступенька не скрипнула. Лунный свет, проникающий в кухню, помог мне отыскать спички и свечку. Стоя перед дверью рокового шкафа, я минуту колебался. За этим куском бесчувственного дерева мне предстояло обнаружить доказательства злодейства дяди Жюля или коварства Поля – в любом случае меня ждало душевное потрясение…

Я медленно повернул ключ… потянул к себе дверцу… она подалась… Я вошел в просторный стенной шкаф, поднял свечку: оба больших ягдташа из натуральной кожи с карманами из сетки предстали моим глазам… Они были набиты до краев, были готовы лопнуть, из каждого торчало по закупоренному горлышку бутылки… На полке, рядом с ягдташами, лежали оба патронташа, в которые я собственноручно вкладывал патроны. Какой готовился праздник! Огромное возмущение поднялось во мне, и я принял отчаянное решение: я пойду с ними вопреки их воле!

С кошачьей ловкостью поднялся я обратно в спальню и составил план.

Прежде всего – необходимо держать глаза открытыми. Если я засну, все пропало. Ни разу в жизни мне еще не удавалось проснуться в четыре утра. Значит, не засыпать.

Во-вторых, приготовить одежду, которую, верный своим привычкам, я разбросал по всей комнате… На четвереньках, в темноте, я отыскал свои носки и сунул их в ботинки.

После довольно долгих поисков под кроватью Поля нашлась моя рубашка. Я вывернул ее налицо, то же самое сделал с трусами и положил все это на кровать в изножье. Затем я снова лег, очень гордый принятым решением, и изо всех сил раскрыл глаза.

Поль спокойно спал. Теперь уже две совы перекликались через равные промежутки времени. Одна сидела поблизости от моего окна, наверное на большом миндальном дереве. А голос другой, не такой низкий, но, по-моему, более красивый, доносился снизу, из лощины. Мне пришло в голову, что это жена отвечает мужу.

Узкий луч лунного света просачивался через дырочку в ставне, отчего сверкал стакан на моей тумбочке. Дырочка была круглая, а луч плоский. Я решил узнать у отца объяснение этому явлению.

Вскоре сони на чердаке затеяли возню, закончившуюся дракой с прыжками и тонким визгом. Потом наступила тишина, и через стенку до меня донесся храп дяди Жюля, спокойный и размеренный храп честного человека… или отпетого мошенника. «По-моему, – сказал он, – Марсель заслужил быть с нами на Открытии!»

Быстроногий Олень действительно прав: у бледнолицых двойной язык!

И у него хватило духу лгать мне «для моей же пользы»!.. Значит, довести меня до отчаяния – это и есть моя польза? А я-то с такой нежностью прижал его к своей груди!

Я торжественно поклялся, что никогда ему этого не прощу.