Слава моего отца. Замок моей матери

С другой стороны, я же не собирался покинуть их навсегда; я твердо намеревался вернуться к ним и тем самым вдруг воскресить их. Своим возвращением я дал бы им столько подлинной радости, что она свела бы на нет все их тревоги, они вдруг очнулись бы от кошмарного сна и все кончилось бы как нельзя лучше – всеобщим, еще бо́льшим счастьем.

* * *

После завтрака Лили ушел, объяснив, что мать нуждается в его помощи: он должен растолочь цепом турецкий горох; на самом деле, зная, что его мать в поле, он собирался обследовать погреб и кое-что позаимствовать.

Я не мешкая поднялся к себе, якобы для того, чтобы собрать личные вещи, которые необходимы мне в городе, и принялся за сочинение прощального письма:

Дорогой папа,

дорогая мама,

дорогие родители,

прежде всего не беспакойтесь. Это ни к чему. Я нашел теперь свое призвание – жить атшельником.

Я взял с собой все необходимое.

Что касается учебы, теперь уже поздно, потому что я навсегда от нее Отказался.

Если у меня не получится, я вернусь домой. Мое счастье – в Приключенниях. Опасности никакой. Я запасся двумя таблетками аспирина фирмы «Заводы Роны». Не растраивайтесь!

К тому же я буду не один. Один человек (неизвестный вам) будет приносить мне хлеб и оставаться со мной в грозу.

Не ищите меня: меня просто невозможно найти.

Папа, заботься о здоровье мамы. Я буду думать о ней каждый вечер.

Мною же ты должен гордиться, потому что, для того чтобы стать атшельником, нужна Храбрость, а у меня ее сколько угодно. Что я и доказываю.

Когда вы вернетесь сюда, вы меня не узнаете, если я не скажу вам «А это я».

Поль будет немножко завидовать, но это не важно. Целуйте его крепко-крепко заместо его Старшего Брата.

Я вас нежно целую, особенно мою дорогую маму.

Ваш сын

Марсель

Атшельник с Холмов

Затем я пошел за старым обрывком веревки, который заприметил в траве у колодца Букан. Длиной он был не больше двух метров, и некоторые его волокна порвались, перетершись о закраину колодца. Тем не менее мне показалось, что он выдержит мой вес и позволит благополучно спуститься из окна моей комнаты. Я спрятал его под матрас.

Дошло дело и до сбора «пожитков»: немного нижнего белья, пара ботинок, острый нож, топорик, вилка, ложка, тетрадь, карандаш, моток бечевки, кастрюлька, гвозди и несколько старых, почти непригодных инструментов. Все это я спрятал под кроватью с намерением увязать в одеяло, как только все уснут.

Обе мои холщовые сумки ранее были отложены в шкаф до будущего охотничьего сезона. Я заполнил их тем, что удалось извлечь из приготовленных к отъезду в город тюков: сушеными миндальными орехами и сливами, небольшим количеством шоколада.

Тайные приготовления к побегу привели меня в возбужденное состояние. Бессовестно шаря в чужих вещах, в том числе вещах дяди Жюля, я сравнивал себя с Робинзоном Крузо, обследующим трюм севшего на мель потерпевшего крушение корабля и обнаруживающим там тьму бесценных предметов, как то: молоток, моток веревки или пшеничные зерна.

Когда все было готово, я решил посвятить маме последние часы, которые мне предстояло прожить рядом с нею.

Я очень тщательно почистил картошку, вымыл и высушил салат, накрыл на стол, время от времени подбегая к маме и целуя ей руку.

Последний ужин оказался на удивление вкусным и сытным, приготовленным словно нарочно для того, чтобы отпраздновать счастливое событие.

Ни у кого не нашлось ни одного слова сожаления. Наоборот, все казались очень довольными перспективой возвращения в городской муравейник.

Дядя Жюль говорил о своей префектуре, отец скромно признался, что есть надежда на получение Академических пальм к концу года, тетя Роза в очередной раз превозносила пресловутый газ… Мне было ясно: мысленно они уже в городе.

Они, но не я.

Камешек звякнул, ударившись о железную окантовку деревянной ставни. Это был условный сигнал. Я уже был одет и медленно, стараясь не производить никаких звуков, открыл окно. Снизу донесся приглушенный шепот:

– Ты готов?