Слава моего отца. Замок моей матери

Дрожащей рукой четыре или пять раз я осенил видение крестом. Но вместо того чтобы распасться на части, призрак обернулся ко мне, перекрестился сам, с вызовом возведя очи к небесам, и направился к нам, усмехаясь… Я хотел закричать, но от жуткого страха задохнулся и потерял сознание… И сразу почувствовал, как две руки крепко держат меня за плечи; еще немного – и я завопил бы, если бы не услышал голос Лили:

– Эй! Проснись! Сейчас не время спать!

Он старался поднять меня, поскольку я завалился на бок.

– Ты видел? – пролепетал я.

– Да, видел, как ты стал заваливаться! К счастью, тут повсюду тимьян, не то ты мог бы расцарапать себе все лицо, грохнувшись головой о камни! Тебе так хочется спать?

– Да нет! Уже прошло. А призрака ты не видел?

– Ничего не видел, зато опять услышал, как где-то там… Может, это Мунд де Парпальюн… Нельзя, чтоб он нас увидел… Смотри, какое у меня копье!

Он так искусно выстругал ножом палку, что она казалась отполированной, как мрамор. Он дал мне пощупать острие, оно было отточено и кололо не хуже моего ножа…

На краю неба ближе к Сент-Бом слабо мерцали одинокие звезды. Лили встал.

– Мы готовы, – решительно произнес он. – Но еще не так светло, чтобы ринуться в бой с неясытью. Еще успеем завернуть к источнику Фон-Брегет: там и наполним наши бутылки.

Я зашагал следом за ним по кустикам промокшей от утренней росы дикой лаванды.

Источник Фон-Брегет находился слева от Ле-Тауме под небольшим скалистым обрывом. Вода сочилась из скалы и набиралась в квадратное углубление размером с творило каменщика и глубиной не больше двух пядей: какой-то козий пастух былых времен терпеливо выдолбил выемку в обомшелой расщелине, и она всегда была наполовину полна ледяной воды.

Лили положил в нее пустую бутылку, послышалось звонкое бульканье, напоминающее воркование вяхиря.

– Сюда будешь приходить за водой, – объяснил он. – Источник никогда не пересыхает и дает не меньше десяти литров в день!

И тут меня осенило, чего, кстати, мне уже некоторое время недоставало. Изобразив на лице беспокойство, я переспросил:

– Десять литров, говоришь! Ты уверен?

– Ну да! А может, и все пятнадцать!

– Ты шутишь?! – вскричал я, прикидываясь ошеломленным и возмущенным.

– Вовсе нет! Сказал, пятнадцать, значит так оно и есть!

– А что мне, по-твоему, делать с пятнадцатью литрами воды? – закричал я еще громче.

– Тебе, пожалуй, всего не выпить!

– Нет, конечно, но мне же надо еще умываться!

– Ну, для этого хватит и пригоршни!

– Тебе, может быть, и хватит, – ухмыльнулся я, – мне же необходимо намыливаться с головы до пят и затем смывать с себя всю грязь.

– А почему? Ты болен?

– Нет. Но пойми, я из города, значит на мне полным-полно микробов. А микробов надо опасаться!

– Микропов? А что это такое?

– Что-то вроде вшей, но они такие маленькие, что их не видно. И если я не буду каждый день мыться с мылом, они за меня так возьмутся, что в один прекрасный день, когда ты зайдешь за мной, ты найдешь хладное тело и тебе ничего не останется, кроме как сбегать за киркой и похоронить меня.

От столь мрачного прогноза мой дорогой Лили страшно расстроился:

– Да, это была бы та еще подлость!

Беззастенчиво кривя душой, я тотчас набросился на него:

– Это ты во всем виноват! Если б ты не поручился, что в Фон-Брегет воды сколько угодно, то…

Он явно был в отчаянии:

– Да я же не знал! У меня-то микропов нет! Даже не знаю, как их по-нашему звать-то! Я моюсь только по воскресеньям, как и все! Батистен говорит, что мыться противоестественно и от этого можно заболеть! Мунд де Парпальюн, тот вообще ни разу в жизни не мылся, ему за семьдесят, а он свеж как огурчик!

– Ну да ладно, будет тебе оправдываться… Дали мы с тобой маху, да еще какого… Крах полнейший, но ты ведь не нарочно… Это судьба… Так было начертано… И, опершись на копье, я торжественно произнес: – Прощай! Я побежден! Возвращаюсь домой.

С этими словами я пошел в сторону плоскогорья; заревая алая полоса окаймляла далекие зубчатые отроги Святого Духа.

Пройдя метров двадцать, я заметил, что Лили не сдвинулся с места; я остановился, боясь, как бы он не потерял меня из виду в чуть брезжущем утреннем свете. Воткнув древко копья в камешки гарриги, я оперся на него обеими руками, демонстративно уронил на них чело и застыл в позе доведенного до отчаяния воина.

Моя тактика удалась на славу: Лили моментально догнал меня и крепко обнял.

– Не плачь, – повторял он, – только не плачь…

– Я? Плакать? – усмехнулся я. – Не плакать мне хочется, а кусаться! Ну да ладно, довольно об этом!

– Дай мне свой узел, – предложил он. – Раз я виноват, хочу нести.

– А твой мешок?

– Я его там оставил. Вернусь за ним днем. А теперь давай-ка прибавим шагу, пока они не нашли твое письмо… Я уверен, они еще не встали…

Он побежал впереди меня; я за ним следом, не говоря ни слова, но время от времени испуская весьма впечатляющие вздохи.

Издалека дом казался черным и безжизненным, но, когда мы подошли поближе, сердце у меня екнуло: ставни папиной комнаты обрамляла полоска света.

– Держу пари, он сейчас одевается, – сказал я.

– Значит, он еще не нашел письмо. Лезь скорее!