Слава столетия. (исторические повести)

Сопровождал Анну придворный штат, положенный ей как курляндской герцогине: фрейлины, пажи, гофмейстер. В своей карете она везла годовалого сына Бирона — это была единственная уступка, сделанная ей Василием Лукичом. Сам Василий Лукич находился при ней неотлучно.

9 февраля Анна Иоанновна прибыла в подмосковное село Всехсвятское, что за Тверской заставой, и остановилась в старом путевом дворце. Отсюда должен был совершиться ее торжественный и символический въезд в древнюю столицу московских государей.

Низкие горницы старинного дворца давно уже не видели в своих стенах такого количества знатных персон.

Теснота была невероятная. Но Василий Лукич, ютившийся в убогом чуланчике, был доволен: все и всё на глазах — и кто пришел, и кто вышел, а через дощатые перегородки слышно каждое сказанное слово.

Шпионы передали ему, что Феофан Прокопович сказал о нем, будто он стережет государыню, «аки некий цербер».

— Цербер так цербер, — ворчал Василий Лукич, — а все же нас Анна слушает, а не вас.

Анна тяготилась надзором, но покорялась. Она часами ласкала маленького Бирона, играла с ним, наряжала. Младенец чертами лица очень походил на отца.

В первое же утро пребывания во Всехсвятском, развертывая ребенка, Анна нашла в одеяльце записку. В ней было написано то же, что она узнала еще в Митаве из письма Ягужинского. Но записка излагала все короче, решительнее и призывала императрицу к твердости.

Фрейлина, молодая Салтыкова, увидев, что Анна обнаружила послание, улыбнулась и шепнула:

— Это писали верные вам люди, которые желают видеть вас самодержавной императрицей, а не игрушкой в руках недостойных интриганов.

Анна так же, шепотом, ответила:

— Передайте им мое благоволение. Но я ничего не могу…

За стеной послышались уверенные шаги Василия Лукича. Анна замолчала и склонилась над мальчиком.

…В обед 9 февраля из Москвы двинулись во Всехсвятское приветствовать императрицу Верховный совет, Сенат и старшие генералы.

В тот день в дворцовый караул в Головинском дворце заступал батальон Преображенского полка. Перед разводом роты, как положено, выстроились на плацу.

Вдруг определенный уставом и освященный традицией церемониал, развода нарушился. Граф Матвеев, в нарушение субординации, подскакал к подполковнику Салтыкову и, наклонившись, что–то сказал ему.

Салтыков поднял своего белого жеребца на дыбы и громко крикнул:

— Господа, государыня во Всехсвятском!

Батальон на мгновение замер, потом раздались громкие возгласы:

— Ура! Ура!

Кантемир, не отдавая себе отчета в том, что он делает и почему в этот момент ему кажется, что нет на свете большего счастья, чем увидеть государыню и отдать за нее жизнь, выхватил из ножен саблю и, размахивая ею, в восторге закричал:

— Братцы, во Всехсвятское!

— Во Всехсвятское! — подхватили роты.

Салтыков скомандовал:

— Поротно — к маршу — стройся!

Из дворца выбежал фельдмаршал Долгорукий.

— Что здесь творится?

— Батальон идет приветствовать государыню! — весело ответил Кантемир.

— Кто приказал?

— Никто. Такова воля батальона.

— Отставить!

— Мы служим государыне, а не Верховному совету!

Фельдмаршал остолбенел.

— Идите в дом, ваше сиятельство, застудитесь! — насмешливо крикнул граф Матвеев.

На Тверской батальон преображенцев нагнали кавалергарды, человек сорок, то есть почти две трети эскадрона. Их вел поручик Мамонов.

Кортеж с верховниками и генералитетом двигался медленно, поэтому преображенцы и кавалергарды намного опередили их.

Анна вышла на крыльцо. За ее спиной виднелся Василий Лукич. Анна выглядела растерянной.

— Здравствуйте, господа, — тихо сказала она.

— Ура государыне!

— Виват!

— Повелевай нами!

Тесный двор от множества вооруженных людей, стоявших плечом к плечу, казался еще теснее. Обращенные к Анне лица выражали неподдельный восторг и преданность. Так вот они, преданные ей люди! Анна впервые почувствовала себя государыней, властительницей.

— Спасибо, преображенцы! Отныне я — ваш полковник!

— Ура!

— Спасибо, кавалергарды! С сего дня я — ваш капитан!

— Ура! Ура!

Василий Лукич криво усмехался: провозглашение себя шефом гвардейского полка и кавалергардов было прямым нарушением кондиций.

Снова прокатилось ура.

В Анне пробудилась прежняя гордыня, и если она пока еще не решалась топнуть ногой на верховников, то уже подумывала об этом.

Глава 6. Просчет князя Голицына

За две недели, прошедшие с того дня, когда в Кремлевском дворце было прочитано ответное письмо Анны Иоанновны и когда Голицын предложил несогласным представить свои мнения в Верховный тайный совет, этих мнений поступило в совет около полутора десятков. По ним можно было составить довольно полное представление о противниках Верховного совета, об их численности и группах, на которые они распадались.