Слава столетия. (исторические повести)

Ломоносов сломал печать, развернул и прочел: «Указ Правительствующего Сената 14 декабря 1752 года о позволении Профессору Ломоносову завесть фабрику для делания разноцветных стекол, бисеру, стеклярусу и других галантерейных вещей».

— Доволен, Михайло Васильевич? — спросил Шувалов.

— Уж не знаю, как вас благодарить…

— Впрочем, Михайло Васильевич, разрешение получить не штука. А вот землю под фабрику и людей к ней Сенат дать не вправе. На это требуется именное императорское повеление.

— Будьте уж благодетелем до конца…

— Конечно, я постараюсь. Но тут очень помогли бы стихи. Ваши резоны, изложенные в стихах, представляются более убедительными, чем проза. Завтра государыня и двор отбывают в Москву. Там мы пробудем не менее полугода. Поэтому как только стихи будут отпечатаны, пришлите их мне в Москву.

…Видя, что теперь от него самого зависит успех его затеи со стекольным заводом, Ломоносов засел за стихи о стекле.

Он решил писать их в виде письма к Шувалову. «Письмо о пользе стекла к высокопревосходительному господину генералу–поручику действительному ее императорского величества камергеру…» — написал Ломоносов заглавие, затем перешел к самим стихам.

Первые строки сложились довольно легко и быстро, поскольку для них требовалось не столько поэтического вдохновения, сколько холодного версификаторского умения:

Неправо о вещах те думают, Шувалов,
Которые Стекло чтут ниже Минералов,
Приманчивым лучем блистающих в глаза:
Не меньше польза в нем, не меньше в нем краса.
Нередко я для той с Парнасских гор спускаюсь;
И ныне от нее на верьх их возвращаюсь.
Пою перед тобой в восторге похвалу
Не камням дорогим, не злату, но Стеклу.

Но потом Ломоносову уже не пришлось себя принуждать к писанию стихов: тема вдруг открылась ему своей поэтической стороной и обрела величие. Исчисление случаев житейской пользы, которую можно извлечь из употребления стекла, отошло как бы в сторону, и открылась великая, захватывающая дух картина Мироздания, полная красоты, гармонии и глубокого смысла, правда весьма часто непонятного для глаза и разума человека. И в этой величественной картине стекло представилось как частица Мироздания — произведение Природы и рук человека, вырвавшего у Природы секрет его создания.

Ломоносов писал о рождении стекла в огне, о том, что человек в телескопах заставил стекло рассказывать о далеких мирах, а в микроскопах — о ближайших, но невидимых глазом.

Когда, две недели спустя, Михайло Васильевич написал последнюю строчку и переписал «Письмо о пользе стекла» набело, то сам удивился его объему — получилось четыреста сорок строк.

На другой день, а случилось это под Новый год, тридцатого декабря, Ломоносов отнес рукопись в канцелярию Академии с рапортом, что–де желает напечатать в академической типографии оное письмо на собственный счет четыре сотни книжек, двадцать из них на александрийской бумаге, остальные на обычной.

Зная, что советник канцелярии Шумахер — лютейший его враг, догадавшись, как нужна ему, Ломоносову, эта книжка, постарается отказать, Михайло Васильевич на словах добавил, что отдает в печать «Письмо» по желанию и под покровительством Ивана Ивановича Шувалова. Шумахер осклабился и приказал секретарю:

— Иоганн, запишите в журнал решение канцелярии: «Печатать немедленно».

16 февраля Ломоносов получил из Москвы письмо от Шувалова. Тот писал, что для скорейшего разрешения дела о фабрике следует Михайлу Васильевичу самому приехать и просить императрицу, а просьба его будет решена положительно.

Ломоносов понимал, что решение могло бы быть принято и без него. Но, видимо, спросила императрица где–нибудь на балу: «Почему, мол, не вижу нашего пииту Ломоносова?» Сама–то Елизавета Петровна, возможно, через минуту забыла про свой вопрос, а те, кому положено исполнять ее желания и распоряжения, запомнили.

«Ничего не поделаешь, надо ехать, — решил Ломоносов. — Зимний путь уже рушится, если сейчас не съездить, можно надолго застрять»,

В тот же день он подал в канцелярию Академии рапорт об отпуске в Москву на месяц. Шумахер отказал. Тогда Ломоносов обратился в Сенат, и через три дня отпуск был получен.

Михайло Васильевич был уверен, что «Письмо о пользе стекла» уже отпечатано, и в последний день перед отъездом пошел в типографию, чтобы забрать подносные экземпляры.

В академической типографии Михайло Васильевич был частым гостем. Там его знали все, до последнего ученика, и он знал многих. Пока Ломоносов шел через наборную и печатную залы, со всех сторон слышалось:

— Здравствуйте, Михайло Васильевич!

— Почтеннейше кланяемся.

— Что нынче принесли?

Отвечая на поклоны и приветствия, Ломоносов прошел в клетушку корректора Борисова.

— Алексей Степанович, велите дать мне двадцать экземпляров «Письма о пользе стекла».