Славендар

Это был неудачный пример, потому что с акваробами не всё ясно. Они принадлежали к предыдущему поколению големов, которых еще как-то можно было модифицировать, но и возможности у них были изначально убогие. Новых големов не переделать даже луддитам.

– Простые объяснения закончились, – сказал гном, – Тебе предстоит забыть многое. Нам надо идти.

– Интригуешь? – спросил я, – Сначала жизнь поломали, потом завлекаете, негодяи.

– Э, вот только без пафоса, ладно? – попросил гном.

Я не удержался в грусти и засмеялся, потому что интонация у гнома была точь в точь моя.

– Молодец, болван! Хорошая прошивка! Или ты в онлайне?

– В офлайне, – сказал гном, – Я вообще беглый. Нам надо идти.

Такое бывало. Большие утверждали, конечно, что такое в принципе невозможно, но люди рассказывали всякое. В Переходной точно был случай, когда сбежали сразу два садовника. Конечно, их предварительно хакнули, внедрили вирус – и садовники смылись. Один попал под поезд, а второго обнаружили и повязали. Рассказывали даже, что первый специально под поезд бросился, но это уже полная чушь. Это было бы в духе романов про любовь дочери олигарха и андроида, которые предались бурной страсти, а потом сбежали из города и поселились в лесу, где жили долго и счастливо, пока вертолет подлого «большака» не обнаружил их скромный шалаш, в котором был с милым рай. Андроид отстреливался, нарушив Первый закон, но его спеленали и свезли на разборку в лабораторию, а барышня вся в слезах возвращена была папеньке с маменькой, где и раскаялась, но больше садовников в том доме не заводили.

– Ты и от бабушки ушел, и от дедушки ушел, да, колобок? – спросил я.

– Почти, – сказал гном, – Я от хозяина сбежал. Служил гномом у сытого дядьки. Его друзья напились после охоты и устроили стрельбы, так что я беглая мишень. Нам надо идти.

Я выдержал паузу, пошевелил ногой пробившиеся сквозь треснутый бетон пола зеленые травинки. Травинки качнулись, и приняли первоначальное положение, будто я их и не трогал.

– Похоже на исповедь проститутки, – сказал я, – Добавь еще, что тебя спасли славендарские луддиты, ты проникся революционными идеями, вступил в партизанский отряд, и теперь стоишь на довольствии в должности психолога по работе с новобранцами, читаешь курс молодого бойца. Только знаешь… я не новобранец. Я не выбирал, меня воткнули, гном.

– Меня тоже вспороли, и прошили заново, – сказал гном, – Нам надо…

– Прекрасная перспектива, – перебил я, – Спасибо, луддиты.

Солнце садилось за полем, затушевывая пейзаж красным. Какие-то птицы, не успевшие за день наловить мошек для семьи, пытались до наступления темноты наверстать упущенное, кружили над полем, время от времени кидаясь вниз с высоты. Я никогда не разбирался в птицах, разве что ворону от воробья могу отличить. А они, надо же, на таком расстоянии способны отличить съедобное от несъедобного, спикировать и поймать лапами пищу.

Впрочем нет, они клювом хватают, это как если бы я сразу ртом. Зря сказал гному, что есть не хочу, вдруг у него котлета за пазухой?

– Скажите, Киса, – позвал я гнома, – У вас нет, случайно, котлеты за пазухой?

Но гном не ответил, ему не дали на ответ времени. Стремительно подлетевший к остановке седан так резко затормозил, что даже голодный я встрепенулся. Успел заметить только, что машина черная, с дополнительной светооптикой… и непонятно откуда взялась. Будто она летела без фар, и только перед нами сверкнула огнями, перекричав заходящее солнце.

Из машины выскочил мужик, куда выше меня ростом, подлетел к стоявшему истуканом гному, и сбил его с ног мощным пинком. Гном упал.

– Надо же, гном, ты тоже валяшка, – равнодушно сказал я.

На пустой желудок я не удивляюсь, берегу силы для вестибулярного аппарата. Мужик наклонился к гному, щелкнул возле его лица каким-то прибором – кажется, классическим щелкунчиком кибершока, и с абсолютно бесцветным, словно увядшим еще вчера, равнодушием сказал:

– Попался, – будто вырубал киберов каждый день пачками.

Мое присутствие на остановке, похоже, его не заинтересовало. Понятное дело, я безвредный. Мужик выглядел мощно, но не зло. Я почему-то подумал, что он отставной моряк, походивший, повидавший, и под занавес океанской карьеры трудоустроившийся гномов пинать.

– Ваш беглый? – спросил я моряка, – Со щелкунчиком можно было и не пинать.

Он оторвал от гномьего туловища взгляд, сунул в карман щелкунчик, и усмехнулся:

– Ты наш беглый, – сказал он, – Ты зачем из поезда выпрыгнул раньше времени?

Усмешка у него была незлая, и сквозь нее ощущалась мощь двенадцатицилиндрового дизеля величиной с дом, которые некогда бороздили просторы мирового океана. Он стоял, по-моряцки широко расставив ноги, но не потому, что палуба под ним качается, а потому, что он знает, кто он, где он, и что он делает.

Всем этим он выгодно отличался от меня. Я сделал вдох, набрал полную грудь мужества, и попробовал нахамить.

– Нестыковочка вышла, – сказал я не без ехидцы, как мне показалось, – Объект проявил свободу воли.

Решительность окрыляет. Я даже заерзал на бетонной скамье, пытаясь вобрать задом силу матушки-земли русской.