Славендар

Это хорошо, что он скармливает мне информацию небольшими кусками, чтобы легче глоталось. Я сидел и переваривал эти, вполне съедобные, порции. Идея побыть немного с родителями мне нравилась. Возможность вернуться в новую Москву тоже нравилась. Может, все не так плохо?

– Да, еще одна вещь важная, очень важная, – прервал он мои размышления, – Принцип стабильности на тебя больше не распространяется, Павел.

Но мы уже стояли возле моего дома, и я последнюю порцию проглотил, не жуя. Старая четырехэтажка была сейчас больше, чем все слова на свете. Непривычные в наше время бельевые веревки протянуты между железными воротцами из труб, а от них справа все еще растут колючие кусты неизвестной породы – я до сих пор не знаю, как называется это растение, то ли роза, то ли не роза. Машины припаркованы у подъездов, это наши старики еще держатся за никому не нужную собственность. И на первом этаже окно кухни, в которое все еще любит смотреть мама, хотя могла бы смотреть в экран с жирафами, водопадами и пологими марсианскими кратерами. Мама у меня несовременная, и это хорошо.

Моряк нажал кнопку и окна машины затемнились, теперь мы видели мир – а он нас нет. Я думал, только гражданской контрразведке разрешено затемнение. Моряк словно почувствовал мои сомнения.

– На стекло что-то проецируется, – постучал он костяшками пальцев по стеклу дверцы, – Народ видит кино про то, что в салоне. Так что можем общаться на любые темы. Вопросы есть, Паша?

Он располагал меня к себе почему-то. И я не чувствовал в нем ни начальника, ни товарища, ни, тем более, вербовщика. Он был, скорее, старшиной, встретившим новобранца. Его поведение говорило: тебя забрили, парень, не обессудь. Смирись, ибо все смирились. И еще одно прозвучало, несказанное: больно не будет.

– Вопрос есть, – сказал я, – Как вас зовут?

Он убрал руки с руля, вздохнул и повернулся ко мне.

– Стерх, – сказал он, – Меня зовут Стерх. А как тебя зовут, ты еще придумаешь. Советую опереться на какие-нибудь свои особенности. Можешь вспомнить, например, что умеешь делать, или чем обычно полезен.

– У меня море особенностей, – сказал я, – Я безвредный, безмозглый и безвкусный. И абсолютно бесполезный, с меня можно икону бесполезности писать.

– Без, без, без… – улыбнулся моряк Стерх, – Хочешь быть назван Бесом? Что ж, можешь попробовать на комиссии. А я Стерх, потому что раньше летал. Птица такая была – стерх. Вот и я был…

Давненько я так не ошибался в людях. Он не просто не моряк, он вообще летчик. А я, стало быть, еще и бес. Неужели меня таким люди видят? Я буду Бес Полезный тогда.

– А что, – спросил я, – обязательно надо быть полезным? Я-то думал, что луддиты громилы… а оказывается, они тимуровцы. Была такая секта в СССР, переводили старушек через дорогу, снимали котят с деревьев, алкоголиков клеймили… это вроде как чиповали, кажется. Я в интернете читал, да и батя рассказывал. Вот тимуровцы были полезными, а я так себе.

Но Стерх ничего не сказал про тимуровцев, ему после слова «стерх» стало печально. Он забарабанил пальцами по рулю, вздохнул пару раз, и потом долго смотрел в свое затуманенное окно.

– Личина безволия, которую ты на себя натянул, подобна пружине, – сказал Стерх, – Рано или поздно отпустит. Так что, я тебе не верю.

Я молчал, потому что хоть и безвредный, зато тактичный. Бес полезен своим чувством такта, когда больше нечем.

Мы

Если вы ждете чудес от Бога, значит, вы в Него не верите. Вера не подразумевает и не требует доказательств. Также и мамина любовь не требует грандиозных сыновних достижений и качеств. Моя мама даже мне неудачливому была бы рада, а уж если я в заслуженном отпуске – так почти что горда. Не у каждой сиреченской мамы сын завис в Переходной.

Мне посоветовали не врать, но и лишнего не говорить. И мама не знала, что меня вышвырнули из Принципа стабильности.

Но я-то уже знаю… Знаю, что теперь я могу рассчитывать только на госпособие, а это крохи. Любая крипта в «большаках» заморожена… а у меня ее и не было. Где-то приняли меры для того, чтобы я не сбежал из луддитов в теплое стойло цивилизации, меня там не ждут. И они еще говорят после этого, что «большаки» и луддиты никак не связаны! Да всё не просто белыми нитками шито, всё в белый день на белых простынях белилами писано.

Еще из белых простыней на войне делают флаги, когда идут сдаваться.

Мать гордилась, суетилась и после работы спешила домой. Батя отнесся к моему визиту куда сдержаннее, ему изначально не нравилось, что я укатил в Переходную. Он рассчитывал, что я буду устраивать свою жизнь здесь, в Сиреченске. Здесь у нас даже своя квартира, которую я смогу наследовать, если подпишу контракт о десятилетней оседлости. Люди старшего поколения почему-то держатся за свою городскую недвижку, как малыши за мамкину юбку. Тоже мне, гарантия будущего.

Для меня теперь никаких гарантий, батя. Жаль, не могу с тобой поделиться тем, что сейчас на душе.