Славендар

Есть одна важная штука, не обозначенная в календарях – боязнь усталости. Я вдруг почувствовал, что новые приключения мне не очень нужны. Меня истрепали, я устал, и мне почти страшно. Вдруг я больше не выдержу никаких приключений? Приключения – это всегда что-то новое. А из-за усталости я не верил в свою способность принять новое. Это у меня ещё одна форма проявления боязни усталости, только не физической, а умственной. Помню, мы с дедом Вадимом однажды…

– Двери закрываются, – сказал таксопод, включая электромоторы.

Я подхватил чемодан, и выскочил из машины.

Шторы и чемодан

Буквально вчера вечером всё начиналось плохо. В животе ныло, в голове стучало, ноги прилипли к асфальту, отказываясь уходить и уносить с собою меня. Произошедшего я не ожидал, потому так некомфортно мне и было. Зато из глубины души всплывала самоирония, я уже чувствовал ее спасительное приближение. В таких ситуациях она для меня самое то. Скорее бы уж всплывала и меня с собою брала, а то я так и с места сойти не смогу.

Я стоял на улице перед окнами Кэт, прекрасно понимая, что происходит – меня выгоняют на улицу, как помойного кота.

– Мне своя жизнь дороже, чем твоя! – крикнула Кэт, и резко закрыла окно.

Этого ей показалось мало: она глянула на меня сквозь стекло, как ножиком пырнула, и подняла широко расставленные руки. Я решил, что она сейчас опомнится, от стыда в окно выбросится и полетит ко мне опечаленной редкой птицей, как на середину Днепра. Но она этими своими руками шторы поймала и запахнула перед собой, как занавес. Стало ясно, что это не антракт, это конец. Тушите свет, и в гардероб, милости просим. Я опустил взгляд: мой гардероб стоял передо мной, весь уместившийся в немолодой чемодан.

Кэт, бессовестная, даже не постояла с той стороны штор, сразу ушла.

Ну и ладно, я и не жалею. Мне все равно не нравилось, что она кладет губку после мытья посуды прямо на мойку. После губки на нержавейке разводы, мутные и противные: сто раз говорил – как об стенку горохом. Меня это дико раздражало, просто дико – а ей хоть бы хны. Да, ещё помаду толковую она так и не подобрала, красилась как цыганка – но ей не шло, потому что она была «мальчишок», с короткой стрижкой и вечно в штанах. Если честно, она педика напоминала. Занимаешься так с ней кое-чем, глянешь сверху – а ты точно не мальчик?

Однажды она «прикололась», пожарила яйцо прямо на поверхности плиты, идиотка. Вонь и грязюка по всей кухне, а она хохочет, как маленькая сатана.

Мне вообще иногда казалось, что мы не пара, особенно по утрам на кухне. У чайника имелось на боку вытянутое прозрачное окошко с делениями, и сверху написано «Max». А сам чайник назывался «Wika», это было дано крупными черными буквами на его нержавеющем блестящем корпусе. Завтракая, я постоянно натыкался взглядом на эту парочку, Макса и Вику, и мне казалось, что Паша с Кэт здесь как-бы не дома. Здесь другая пара уже завтракает, причем каждое утро.

У Кэт вообще все были козлы. «Тебе что, мама в детстве не говорила, что все мужики козлы?» Это она не у меня, это она у подружки спросила однажды, а я услышал и призадумался. Все у нее были козлы – густые такие, концентрированные козлы.

Да еще эти шторы, чтоб их!

Я стоял на улице и глядел, как они шевелятся с той стороны стекла. Мы эти шторы вместе выбирали. Эти-эти, не другие. Кэт затащила меня в шторный магазин, и мы целый час приценивались, примерялись, и даже принюхивались. Когда я умаялся окончательно от столь навязчивого шоппинга, Кэт насмешливо усадила меня отдыхать в специально для несчастных мужиков установленное кресло, сама пошла и купила именно эти дурацкие шторы.

Вот такие дела… Меня только что из дома выгнали, а я стою, как болван, перед чужими уже окнами, и разглядываю едва шевелящиеся с той стороны стекла шторы. Завис, похоже, от недоумения. Шторы, они как занавес в конце спектакля под названием «Прежняя жизнь». Шторы будто говорят «прощай, дружище, счастья тебе».

– Прощайте и вы, – сказал я шторам, поднял чемодан с вещичками, и пошел прочь со двора.

В газетах теперь напишут: «Провинциал не сумел закрепиться в столице». Даже подженился, но все равно не сумел – выперли. Что же делать-то теперь… Остается только стать волшебником. Я всегда хотел стать волшебником. Завести себе волшебный корабль, и барражировать на нём над Россией, творя большие дела. Но это потом, а сейчас надо придумать, что делать именно сейчас.

Лучше всего подвести баланс. Я без баланса никуда, потому что я молодой, подающий… подававший надежды бухгалтер. В балансе у меня много «нехорошо», и одно «хорошо».

Хорошо, что я весьма самоироничен по природе своей, а то бы совсем хана.