СЛАВЯНОРУССКИЙ

Иной язык производит от общего корня две и более ветвей, а другой ни одной. Латинец, например, выра­жает нашу ветвь стоять двумя единокоренными ветвями: stare и sistere. Отсюда двоякие ветви: constare и consistere (обе значат состоять, но первая больше в смысле сопребывать); adstare и adsistere, изменяемое для слуха в assistere, собственно пристоятъ или сто­ять при ком, разумея помогать.

Примечатель. Вдумайтесь. В языке нашем, а значит, и в жизни, кругом ассистенты ино­племенные, стоящие надсмотрщиками, вы­тесняют родных могучих (от слова мощь) помощников-соработников.

Француз, напротив, не имеет родоначального глагола stare (стоять). Он выражает его особым, ему одному свойственным, от иного корня словом debout. Однако, не имея отца, имеет детей, то есть производ­ные от st ветви rester, consister, arreter (писавшемся прежде arrester). Француз не выражает нашего гла­гола стоять единокоренною с нами ветвью, но стойкость, постоянство, расстояние, стоячую воду называет теми же (т.е. от того же корня) именами: stabilite, constance, distance, l'еаи stagnante.

Каждый народ производит ветви по своим сообра­жениям. Мы, например, от глагола стоять, означающего неподвижность, стали говорить стыть, стужа, стыд. Латинец употребляет слова от иных кор­ней.* Однако имеет и от сего корня ветви, нечто подобное означающие: слова его stupor, stupefacto (удивление, ужас), stupiditas (глупость), от того же са­мого понятия о стоянии (неподвижности) почерпнуты, как и наши стынуть, стыд, хотя совсем различное зна­чат; ибо удивление и ужас есть остановка (оцепенение).

Немец выражает чувство сие от того же корня словом starren, мы в подобном смысле говорим остолбенеть. Равным образом и в слове глупость (stupiditas) скорее представляется нам стояние, медлен­ность, неподвижность, нежели скорость или проворство. О глупом человеке не скажут: быстр, как река, но обык­новенно говорят: стоит, как столб. Латинец точно по такому же соображению о неподвижности мог от своего stare произвесть stupiditas, по какому мы от сво­его стоять произвели стыть.

Сходство и различие языков часто кажутся в пре­вратном виде. Латинское dies и французское jour (день) не имеют в буквах ни малейшего сходства, но по происхождению и значению оба суть одно и то же слово. Напротив, латинское prosto и русское просто числом букв и выговором точно одинаковы, но про­исхождением и значением совершенно различны.

Латинское происходит от глагола sto (стою) и зна­чит предстою, а русское от глагола стру (простираю), единокоренного с латинским sterno.

*В сих иных корнях часто примечаются сословы: немец стужу называет kalte, kalt, англичанин и датчанин cold, швед kold, голландец koud. Явно, что все сии слова единокорненны с нашим хлад, холод. Латинское gelidus (хладный), вероятно, к сему же корню принадлежит.

Отыскание общих корней поведет нас к познанию как своего, так и чужих языков, откроет существую­щее между ними родство и даст нам светильник, озаряющий те таинства, которые без того останутся сокрытыми во всегдашнем мраке. Тогда во всяком сло­ве своем и чужом будем мы видеть мысль, а не простой звук с привязанным к нему неизвестно почему и отку­да значением. Тогда вернее утвердятся грамматические правила, и точнее составится определяющий язык сло­вопроизводный словарь. Тогда не будем мы в нем одно и то же дерево, из одного корня возникшее, рассекать на многие части, приемля ветви его за корни. Не ста­нем, например, сморкаю и мокрота, или стою и стою разделять.

В словах сморкаю и мокрота корень один и тот же. Первое потому, что действием сим освобождаем мы себя от накопившейся в носу мокроты, и второе, в коренных буквах мокр и морк видим одну только переставку их, которая во всех языках весьма часто примечается.