Славянская спарта

Немного дальше мы наткнулись и на маленькую деревенскую гостинницу, гдѣ обыкновенно останавливаются для передышки экипажи, съ такимъ трудомъ одолѣвшіе подъемъ на гору. Мѣстечко это называется Крстацъ; отъ него до Нѣгушей — рукой подать. Мы, признаться, съ большимъ удовольствіемъ вышли изъ экипажа размять свои косточки и подышать горнымъ воздухомъ въ радостномъ сознаніи, что окончился наконецъ этотъ нестерпимый подъемъ. Антонъ Рашваничъ, хозяинъ скромнаго отеля — субъектъ сомнительной національности, говоритъ по-нѣмецки к увѣряетъ, что у него можно получить всякія жаркія и горячія, но пока — устраиваетъ намъ завтракъ изъ яичницы съ ветчиною, овечьяго сыру и бутылки кислаго черногорскаго вина. Мы, впрочемъ, довольны и этимъ нежданнымъ благополучіемъ, и съ искреннимъ аппетитомъ истребляемъ горячую яичницу. Скоро въ этому заоблачному постоялому двору причаливаютъ и другіе путники: молодецъ «байрактаръ», т.-е. княжескій знаменоносецъ, изъ Цетинья, съ серебрянымъ значкомъ своего званія на круглой красной шапочкѣ, въ компаніи съ нѣсколькими черногорскими войниками; потомъ, коляска изъ Каттаро съ какимъ-то богатымъ далматинцемъ, одѣтымъ по-черногорски въ красное и золотое; съ нимъ хорошенькая дама, повидимому жена его, а на козлахъ важный пузатый туровъ за лакея. Они ѣдутъ въ Цетинье на народный праздникъ Петрова дня. Мы поболтали съ ними немного на ломаномъ сербскомъ языкѣ и скоро тоже двинулись въ путь.

Справа у насъ двѣ огромныя горы — Штировнивъ поближе, а подальше — славная въ лѣтописяхъ Черногоріи и дорогая всякому черногорскому сердцу гора Ловчинъ, именемъ которой называютъ обыкновенно весь горный кряжъ, отдѣляющій Каттаро отъ Черногоріи.

На самой высокой вершинѣ Ловчина, еще бѣлѣющей снѣгами во всѣхъ впадинахъ своихъ, на такъ называемомъ Язерскомъ Верхѣ, мелькаетъ, поминутно прячась въ облавахъ, маленькая часовня…

Это — могила владыки и князя Черногоріи Петра И-го, — вѣрнѣе, Радо Нѣгоша, какъ называютъ его до сихъ поръ черногорцы, и какъ дѣйствительно назывался онъ въ домѣ своего отца Томы Нѣгоша, пока ему не выпалъ жребій стать владыкою Черногоріи послѣ смерти дяди его Петра І-го. Этотъ государь-поэтъ завѣщалъ своему народу похоронить себя въ самой поэтической могилѣ, какую только могла изобрѣсти фантазія поэта, и какую только могъ пожелать вождь черногорцевъ, страстно любившій свою страну. Петру хотѣлось удалиться подальше отъ суеты мірской, повыше въ небу, и въ то же время оставаться въ дорогой его сердцу родинѣ, среди ея дикихъ горныхъ пустынь, на самой высокой и самой любимой народомъ вершинѣ ея, откуда можно однимъ взглядомъ окинуть всѣ нахіи Черногоріи, всѣ ея долины и горы, отъ «Скадрскаго Блата» и береговъ Адріатики до хребтовъ Босніи.

Полна такой же величественной поэзіи, какъ эта могила, была и самая смерть владыки Петра. Красавецъ собою, высокій, статный, могучій — этотъ молодой черногорскій Геркулесъ умеръ всего 38 лѣтъ, сгорѣвъ отъ какой-то загадочной болѣзни, отъ которой онъ неудержимо таялъ съ каждымъ днемъ. Ни Италія, ни Вѣна, ни врачи Европы, не спасли его, и, увѣрившись въ ихъ безсиліи, онъ безропотно уѣхалъ умирать въ свою милую бѣдную родину. Когда онъ почувствовалъ, что пришелъ его часъ, онъ велѣлъ созвать къ себѣ народъ свой, поднялся съ постели въ кресло и, пріобщившись торжественно Св. Таинъ, сталъ наставлять собравшихся всему тому добру, которое онъ съ такимъ самоотверженіемъ старался ввести въ родной ему бытъ во все продолженіе своего княженія. Такъ умиралъ, поучая народъ, и славный предмѣстникъ его — его дядя, «святопочившій» Петръ І-й.

Горькія рыданія сѣдоусыхъ воеводъ и сердарей, удалыхъ юнаковъ, не знавшихъ ни страха, ни состраданія въ ежедневной рѣзнѣ съ врагами, мѣшались со слезами прощавшагося съ ними князя…

— Не плачьте, а молитесь за меня и похороните меня на вершинѣ Ловчина! — произнесъ Петръ, приказалъ поправить постель, подошелъ въ ней и, какъ срубленный сѣкирою дубъ, вдругъ упалъ на нее мертвый…

Долго не могли исполнить его завѣщанія: сначала проливные дожди, потомъ глубокіе снѣга не давали возможности даже такимъ смѣлымъ и сильнымъ горнымъ лазунамъ, какъ черногорцы, взобраться съ своею драгоцѣнною ношею на отвѣсныя вручи Ловчина, и гробъ владыки простоялъ съ осени до лѣта въ тѣсномъ храмикѣ цетинскаго монастыря, пока, наконецъ, съ огромными трудами не взнесли его на облюбленную имъ нерукотворную пирамиду заоблачной горы, откуда онъ теперь смотритъ на насъ сверху своею трогательною бѣленькою часовенькой.

Туда поднимаются досужіе путешественники, чтобы полюбоваться широкою панорамою горъ и моря, попозже лѣтомъ, когда совсѣмъ стаютъ снѣга. Туда собираются и черногорцы въ день кончины владыки служить по немъ панихиды. Князь съ семьею тоже бываетъ тамъ.