Славянская спарта

Потомъ, чтобы опереться на какую-нибудь собственную силу въ упорной борьбѣ съ непокорными племенами Черной-Горы, отстаивавшими кровавые обычаи самосуда и мести, Петръ учредилъ дружину перянниковъ, тѣлохранителей князя, изъ отборныхъ юнаковъ лучшихъ фамилій Черногоріи, получавшихъ отъ него жалованье и исполнявшихъ всѣ его повелѣнья и рѣшенья сената. Сенаторамъ онъ тоже назначилъ жалованье изъ княжеской казны, чтобы держать ихъ около себя, а не по хуторамъ, какъ они жили прежде, и требовать отъ нихъ серьезной работы надъ поступавшими къ нимъ судебными дѣлами. Кромѣ того, въ селеніяхъ онъ поручилъ разборъ мелкихъ судебныхъ дѣлъ и исполненіе разныхъ требованій закона особо назначеннымъ имъ надежнымъ людямъ, тоже получавшимъ отъ него жалованье и. называвшимся почему-то «гвардіей», или «малымъ судомъ», помимо остававшихся тамъ по старому сердарей, воеводъ и родовыхъ старшинъ, унаслѣдовавшихъ большею частью эти почетныя званія отъ отца къ сыну.

Съ помощью этого новаго устройства владыка неутомимо сталъ бороться противъ обычаевъ кровавой мести и постоянныхъ внутреннихъ грабежей и успѣлъ достичь того, что въ самыхъ глухихъ ущельяхъ Черногоріи безоружная женщина и ребенокъ могли безопасно проходить днемъ и ночью. Но главная забота и всѣ силы любви владыки были направлены на образованіе своего полудикаго безграмотнаго народа. Онъ завелъ въ Цетиньѣ типографію, гдѣ печаталъ священныя книги и собственныя стихотворенія, основалъ училище, выписывалъ и распространялъ среди народа русскія изданія священныхъ книгъ; его личный секретарь, Милаковичъ, занимался составленіемъ и изданіемъ книгъ для первоначальнаго обученія грамматикѣ, ариѳметикѣ, исторіи. Самъ владыка искалъ отдыха отъ своихъ правительственныхъ заботъ въ изученіи языковъ и литературы; онъ прекрасно говорилъ и писалъ по-русски и по-французски, могъ объясняться по-итальянски и по-нѣмецки; литературу онъ любилъ страстно и оставилъ послѣ себя много стихотвореній и драмъ; сербы считаютъ его однимъ изъ самыхъ лучшихъ своихъ поэтовъ. При необыкновенной простотѣ въ образѣ жизни, ничѣмъ не отличавшей его отъ обыкновеннаго черногорца, онъ готовъ былъ подѣлиться послѣднею струкою съ бѣднымъ землякомъ своимъ и преисполненъ былъ восторженной привязанности въ своей пустынной горной родинѣ. Вообще личность владыки Петра ІІ-го вселяетъ трогательное сочувствіе, даже когда изучаешь ее по книгамъ и разсказамъ живыхъ людей. Онъ повернулъ, можно сказать, исключительно боевую жизнь Черногоріи на путь человѣчности и мирнаго труда, и въ этомъ его незабвенная историческая заслуга, ставящая его такъ же высоко, какъ высоко поднята теперь-надъ нашими головами его поэтическая могила.

V Нѣгоши и Цетинье

Зеленый лѣсъ, тѣсно столпившійся у подножія Штировника и Язерскаго Верха, одинъ только оживляетъ сколько-нибудь суровый видъ заоблачной равнины Черногорія; камни, камни и камни, и ничего другого кругомъ! одна гигантская каменоломня, въ которой сѣрые известковые утесы и осколы навалены другъ на друга, какъ въ дни первобытнаго хаоса. Скудость и безплодіе вездѣ, куда ни обращается взглядъ вашъ.

Даже Наполеонъ I, по разсказамъ мѣстныхъ жителей, обратилъ вниманіе на этотъ однообразный сѣрый цвѣтъ черногорскихъ горъ и обѣщалъ черногорцамъ «окрасить ихъ сѣрыя скалы въ красный цвѣтъ черногорскою кровью».

«И однако наши горы все такія же сѣрыя, а Наполеона и слѣда тутъ не осталось», — съ патріотическою гордостью прибавляютъ черногорцы.

«Нѣгоши» прячутся среди этой безотрадной каменоломни, въ широкой котловинѣ голыхъ сѣрыхъ скалъ, всего въ получасѣ пути отъ Крстаца.

Когда съѣдешь къ нимъ, они кажутся у самаго подножія Ловчина и Штировника.

Тутъ уже среди моря сухихъ камней попадаются изрѣдка не островки, а скорѣе маленькія лысинки темнокоричневой мягкой, какъ табакъ, земли, окруженныя каменною грядочкою, настоящіе цвѣточные горшки, въ которыхъ однако посѣяна не резеда и не розы, а прозаическая кукуруза и рожь, фасоль и картофель. Эти игрушечные огородики разсѣяны тамъ и сямъ, очевидно, на полянкахъ, въ потѣ лица очищенныхъ отъ камней, которыми почва даже и внутри начинена, какъ пирогъ горохомъ.

Нѣгоши — это цѣлая цѣпь отдѣльно разбросанныхъ хуторковъ, каждый хуторокъ — небольшая кучка домовъ, грубо сложенныхъ изъ дикаго камня и прикрытыхъ крышами изъ почернѣвшей полугнилой соломы, уложенной ступенчатыми слоями, какъ въ Галиціи и у насъ на Подолѣ. Окна рѣдко увидишь въ этихъ домахъ-сараяхъ, развѣ какое-нибудь маленькое оконце безъ рамы, задвинутое изнутри деревянной ставней. Внутри этихъ бѣдныхъ жилищъ темно, безпріютно, безпорядочно. Потолки и стѣны заросли черною копотью, сѣсть не на чемъ, ѣсть не на чемъ. Зато церквочки-часовни тутъ, какъ въ Греціи — на каждомъ шагу. Въ котловинѣ Нѣгошей я насчиталъ ихъ сразу пять. Онѣ и построены совсѣмъ какъ въ Греціи: продолговатые низенькіе домики съ полукруглымъ выступомъ алтарика сзади, съ вытянутою вверхъ, въ видѣ арочки, стѣнкою передняго фасада; на каменной арочкѣ этой виситъ жалкій маленькій колокольчикъ.