Самый же сенник приготовляли следующим образом. Ставили по четырем стенам иконы. В головах постели, над дверьми, вешали по воздвизательному кресту; по всем четырем углам втыкали по стреле, за них по соболю, или по кунице, или по калачу, а на лавках по углам ставили по оловянному сосуду с медом. Самую же постель стлали на двадцать одном ржаном снопе. Когда же подавали на стол последнее кушание, то есть жаркое, то дружка, обернув блюдо с жарким, калачом и солонкою, относил все это в сенник, приготовленный для молодых, и ставил там свою ношу у самого изголовья постели, предназначенной для брачного ложа молодоженов.
Когда же наступало время для почивания, то посаженый отец, проводив молодых до указанного выше ложа, в дверях сенника сдавал с рук на руки новобрачную ее мужу и при этом говорил соответствующую случаю увещательную и назидательную речь, главным основанием которой было отеческое наставление новобрачному о том, как надлежит ему относиться к молодой жене и как последнюю нужно держать в пределах узаконенных и укоренившихся порядков и обычаев русского народа.
Со своей стороны, невеста, в знак покорности своему будущему мужу, обязана была собственноручно разуть жениха, причем последний (к этому времени) должен был положить в правый сапог деньги, а в левый – плеть. Если невеста, разувая жениха, бралась вначале за левую ногу, то жених тотчас же, вынув плеть, ударял ею невесту; если же невеста сразу бралась за правую ногу – то получала от жениха положенные в сапог деньги.
Когда молодые подходили к постели, жена тысяцкого, надевая на себя две шубы – одну как должно, а другую навыворот, опять осыпала новобрачных «осыпалом», то есть деньгами, хмелем и зернистым хлебом, и кормила их уж в постели.
Наутро приходили те же лица, что накануне участвовали в описанном выше свадебном обряде, и, сняв с молодых одеяло, свидетельствовали о невинности новобрачной. Потом водили молодых в мыльню, по выходе из которой их кормили кашей, после чего молодая наделяла пришедших гостей разными дарами и овощами.
Когда молодой на другой день после брака бывал в мыльне, то теща присылала ему все платье, то есть все, что необходимо для того, чтобы из мыльни можно было бы выйти прилично одетому и отправиться прямо в покои, где ожидали молодых вновь собравшиеся пировать веселые гости.
На следующий день после свадьбы, если невеста после брачной ночи оказывалась не сохранившей девственности, матери новобрачной подносили напиток в стакане с отверстием на донышке, которое дружка (то есть шафер) зажимал пальцем или чем-нибудь затыкал, и в тот момент, когда мать молодой брала стакан в руки, дружка быстро отнимал от отверстия палец или затычку, и из стакана на землю или на пол выливалось содержимое. В глазах всех присутствующих это было бессловесным подтверждением порочности новобрачной.
Во время венчания в церкви молодым постилали камку или какую-либо другую материю, а сверх нее растилали меха соболей или куниц или любые другие меха.
Во время брачного торжества, когда молодой должен был вести свою невесту к назначенному месту, ему следовало крепко (конечно, не сжимая) держать ее за руку и не отпускать последней, так как в противном случае им обоим грозила страшная неприятность: между ними никогда и ни в чем не было бы согласия.
Знали, ведали в старину мудрые люди: веселую свадьбу в любой момент кто-то может «испортить», «изуро-чить», «обпризорить» и т. п. Много бед могут натворить злые чары и недобрый взгляд завистника и недоброжелателя! Особенно в такой важный момент. Это может иметь роковые последствия на долгие годы и для жениха («князя молодого»), и для невесты («княгини молодой»), и для всего «княжьего полку» (родственников и друзей новобрачных).
Очень боялись наши предки свадебной порчи. Неспроста звали непременно на свадьбу местного знахаря или колдуна, всячески ублажали его, чтобы и сам он не причинил вреда, и помог оградить свадебный поезд от всякой напасти. Приглашенный знахарь совершал особый, сложный обряд «свадебной порухи». Существовали и специальные заговоры (обереги) – их произносил тот же знахарь или дружка, назначенный сторожем свадьбы.