– Ищешь кого, Борисович? – вяло поинтересовался зэк со стажем, он неторопливо растирал флейцем столярный клей по сосновой доске.
В зоне шерстяных принято было называть уважительно – по отчеству, хотя и на «ты». «Вы» говорили только ментам.
– Карла найти надо.
Старый зэк обнажил в улыбке редкие, прокуренные, пропитанные чифирем до коричневого цвета зубы.
– Он там, – и показал пальцем на отгороженную от остального цеха боковую комнатку. Двери разрешалось ставить только в шушарках, как и замки. Комнатку от посторонних глаз прикрывала ситцевая занавесочка.
Карл даже не повернул головы, когда Мальтинский вошел в маленькую комнатку. Смотрящий лежал на новеньком матрасе и, разминая руку, гонял в пальцах две монетки.
– К хозяину ходил… – процедил сквозь зубы законный, – один раз сходишь, второй, а потом братва может и не понять.
– Не сам же ходил. Вызывал.
– Чего хотел?
– Карл, – в голосе Мальтинского послышалась мольба, – выручи.
Семен Борисович знал, что просить на зоне нельзя, особенно у тех, кто сильнее тебя, но выхода не оставалось. Карл зевнул и сел на матрасе.
– Кажется, тебя прижало.
– Пошли ко мне.
Другого человека и в другое время Карл бы послал куда подальше, но Мальтинского он уважал. Вскоре они уже сидели в шушарке. Семен Борисович поставил на письменный стол стул, залез на него и принялся отворачивать панель. Карл сидел, закинув ногу за ногу, и ничему не удивлялся. Наконец Мальтинский спустился с высот и положил на стол газетный сверток.
– На волю передать надо. Моему компаньону в Москву.
Карл не притрагивался к свертку.
– И записку еще передать надо. Я заплачу, но деньги у меня там, в Москве.
Смотрящий с безразличием на лице потянулся к свертку, приоткрыл край газеты и тихонько присвистнул.
– Круто.
– Это не мое.
– Я не хочу знать, чье, – отрезал Карл, по его глазам Семен догадался, что тот прекрасно понимал, чьи это деньги.
– Передашь? – выдавил из себя Мальтинский. – Иначе мне не жить.
– Записку пиши.
Карандаш плясал в непослушных пальцах, на листке, вырванном из тетради, Мальтинский выводил слово за словом. Перечитал, поставил подпись и вытер вспотевший лоб. Сложенную пополам бумажку протянул Карлу. Тот отрицательно покачал головой.
– Ты что, не знаешь, как маляву пишут?
Мальтинский растерялся, от волнения он позабыл все, что знал.
– Нитки и иголка у тебя есть?
– А… – тут же вернулась память.
Мальтинский густо прошил записку грубой дратвой, завязал надежный узелок и перекусил нитку.
– Мне чужие секреты знать не обязательно, – ухмыльнулся Карл, опуская записку в карман, – через неделю все будет у твоего приятеля.
– Он и заплатит, – вставил Мальтинский.
Законный только криво ухмыльнулся.
– Ты мне деньги не предлагай. По-другому рассчитаешься.
– Это как? – насторожился Семен Борисович.
– В жизни всякое может случиться. Сегодня я тебя спас. Завтра ты меня выручишь. Твой компаньон – человек надежный? В ментуру не побежит?
– Смысла ему нет к ментам идти. Иначе и сам загремит. Он мне по жизни должен. Половина моего срока – ему по праву принадлежит.
– Вот и ладно.
Карл покинул шушарку. Мальтинский, обмирая, смотрел в окно на то, как Карл приближается к КПП. Смотрящий шел свободно, даже несколько небрежно. Прапор, сидевший на КПП, был из тех, с кем нельзя договориться.
«Сейчас остановит, шмон устроит», – Мальтинский впился в подоконник ногтями, старая пересохшая краска крошилась и падала на пол.
Прапор-дубак остановил Карла, о чем-то спросил и махнул рукой:
– Проходи.
У Мальтинского вырвался вздох облегчения. Карл же был спокоен только внешне. Он прекрасно понимал, чем ему грозят баксы, найди их дубак. Мелочовку мент, может, и взял бы себе, а зэка отпустил бы, но такая огромная сумма в валюте сулила неприятности. Поступил бы согласно инструкциям. Менты не любят непонятного.
Мальтинский еще целую неделю трясся от страха. Его не беспокоил хозяин, к нему перестал заходить Карл. Он не знал, дошли ли деньги до адресата. Его собственная судьба висела на волоске. В случае, если бы доллары пропали, подполковник Крапивин сгноил бы его со всеми потрохами, но перед этим вытянул бы из него все деньги. Страданий и трудностей Мальтинский боялся, знал, что не вынесет, если ему придется пройти все круги зоновского ада. Ночами, когда он спал на продавленном диванчике в своей шушарке, ему снилось, что его превратили для начала в зоновского придурка-пидора.
Мальтинский мог бы дать задание мужикам, и его диванчик превратили бы в настоящее чудо. На зоне мужики рукастые, и времени навалом, работу делают основательно, не спеша. Но зачем выделяться? Не надо, чтобы начальство видело, как ты обустраиваешь свой быт. Хватало уже того, что хозяин подписал ему разрешение на трехсменное пребывание в промке. Такая лафа мало кому обламывалась. По зоновским меркам Мальтинский высоко взлетел, и не стоило ему плодить завистников. Вот и оставался диванчик скрипучим и неказистым, с порванной обивкой. Главное для зэка – стать неприметным, превратиться в человека-невидимку.