Славянский котел

— Вы лучше скажите: евреи ещё совсем недавно уезжали в Америку, но теперь положение изменилось: они вновь потянулись в Россию. И теперь уже на каком–то высшем уровне сознания окончательно приняли решение: вить гнёзда в России. Они увидели: Америка почернела и пожелтела, у неё теперь раскосые азиатские глаза и чёрные, как смола, волосы. Людей, покоривших когда–то американский континент, то есть нас, белых, они теснят и презрительно называют белой молью. Их много, и волны мигрантов из Африки и Южной Америки, как часто повторяющиеся цунами, всё прибывают и прибывают. Теперь уже кандидат в наши президенты должен иметь в своей команде и чёрных, и жёлтых, иначе не соберёт голоса и не займёт место в Белом доме. Наши большие города превращаются в коктейль из племён и народностей, где люди перестают понимать друг друга. Заводы останавливаются, и доллар во всём мире теряет силу. У нас вот–вот разразится кризис, и мы с вами должны к нему подготовиться. Господь в своё время покарал людей, строивших Вавилонскую башню; он не допускает смешения народов; люди, говорящие на разных языках, затевают драки и затем уничтожают друг друга. Америка превращается в Вавилон. Объявленная война с терроризмом — это война американцев с теми, кто хочет быть американцем. Таких желающих становится всё больше. Эффект Косово — явление мировое. Один Господь может победить это зло. И об этом у нас в Штатах говорят всё больше. Люди ждут гнева Господня. Они ждут его со стороны океана, они боятся воды. Но что же им поделать, если семьдесят процентов населения в нашей стране живёт на морских берегах?

Павел сказал:

— Но и Москву постигает участь Нью — Йорка и других больших городов Америки: там вот уже десять лет властвует маленький толстячок по фамилии Кац и за эти десять лет он сумел превратить в Вавилон русскую столицу: там теперь живут кавказцы, китайцы, таджики, чечены… Город вроде бы ещё и русский, а живёт в нём большинство нерусских.

И обратился к Драгане:

— Если я правильно понимаю, власть в Америке тоже захватили евреи, но если у них власть, то зачем же они превращают вашу страну в Вавилон? Европу наводнили турками, теперь в Россию натаскивают китайцев. Зачем?.. Они же и сами там жить собираются? Русских–то они вроде бы и не должны бояться, они у нас под боком вот уже тысячу лет живут — и ничего: вот теперь даже мы, как и вы тут в Америке, и деньги им все до копеечки отдали и даже в Кремль их запустили. Так зачем же они ещё и вселенский табор там устраивают? Он–то, этот табор, ни с кем не церемонится. Кривые ножи у них всегда наточены, шашечки тротиловые, пистолетики бесшумные загодя припасены. А?.. Что вы на это скажете?

— А то и скажу: надоела мне дискуссия эта, я на катер вас приглашаю, Русский остров показывать буду.

Вышли из гостиницы, а тут шум–крик стоит, машины сигналят со всех сторон, водители кричат друг на друга: на площадке перед отелем всё смешалось, перепуталось, и даже два полицейских, появившихся здесь неизвестно откуда, не могут навести порядок.

Драгана сопровождавшему её администратору сказала:

— Не понимаю, что тут происходит. Где Додди?

— Я здесь! — раздался его трубный весёлый голос. — Я тут, госпожа, и всегда к вашим услугам.

— Удивляюсь вам, Додди. Вы, верно, обязанности свои забыли?

Она в эту минуту и не вспомнила, как угостила его из волшебного приборчика, не подумала о том, что вот тут как раз и проявилось его действие. Приблизилась к Додди, заглянула ему в глаза.

— Что с вами, мой мальчик?

Ему нравилось, когда госпожа говорила «мой мальчик». Он и вообще обожал хозяйку острова, обожал за молодость, за красоту, за власть и силу, которыми наградила её природа. Он был негр, но негр грамотный, умел читать и писать и мечтал поступить в университет и стать помощником президента, как та худощавая негритянка, которую называли третьим человеком в Белом доме. Правда, были и те, кто называл её обезьянкой, но если бы Додди услышал, кто её так оскорблял, он бы свернул тому шею.

— Так что же с вами произошло, мой мальчик? Вы стоите передо мной, как истукан, обнажаете в улыбке свои белоснежные зубы и будто бы хотите что–нибудь сказать, но у вас не хватает смелости. Так говорите же!

— Нет, нет, госпожа хорошая, ничего со мной не произошло, а только они перестали меня слушаться. Я им, канальям, говорю и показываю место, а они, точно ошалелые, лезут напролом, толкают друг друга и создают беспорядки. Ну, я и того… не знаю, что с ними делать. Раньше то, бывало, рыкну на них, а не то двину по шее — и тут же места свои находят. А сейчас мне жалко их: люди же они, чёрт бы их побрал! Я теперь тихо с ними и ласково этак: «Туда, голубчик, поезжай, там твоё место, а другому и багаж поднесу, поезжай говорю, а толку нет. Ну, я и махнул рукой. Сел вон там на лавочке и даже всплакнул немного.

— Додди! — крикнула на него администратор гостиницы, молодая негритянка. — Я не узнаю тебя. Уж не смеёшься ли ты над нами?