— Понял вас. Понял и даже очень одобряю. Наш мир сошёл с ума; и ваш, русский, и наш, американский. Мы теперь покатились к черте, где бушуют сплошные цунами. Господь решил примерно наказать нас. И больше всего, и скорее он отдерёт за уши американцев. Сюда и раньше навалил разный сброд, но то был белый сброд и мы ещё кое–как понимали друг друга. Но потом к нам тихой сапой наползли евреи и скоренько поняли, что без помощи дикарей им не вытащить из наших карманов деньги. И они послали эмиссаров и вербовщиков на чёрный континент. Там они сгребали всякий людской хлам: бандитов, развратников, курцов гашиша, и этих… как их? горилл, не признающих женщин. Такие и тогда уже были! Ну, и вот… Тащили их до тех пор, пока их не стало много и без них уже не решить никакого дела. Вы там в России ещё не знаете, что это такое. Впрочем, кое–что подобное уже образовалось и у вас на русской земле. Но я думаю, что на Россию прожорливой саранчи не хватит. Китай к вам не полезет; боится ядерной бомбы. К тому же для борьбы с американцами ему союзник нужен. Россия — это его охранительный рубеж на Балтике, на Чёрном море и Тихом океане. Бог так устроил: Россия выживет, а Штаты провалятся в тартарары. Но ваш остров останется. И на нём славянская крепость выживет. Я для того и купил его, и подарил своей внученьке, чтобы при всех оборотах истории славянский мир уцелел.
Дедушка Драган говорил при абсолютной тишине; казалось, и стены, и шторы на окнах замерли, слушая этого человека. Два его почтенных сына, один из которых готовился стать президентом Америки, не проронили ни слова; и адмирал при своей шумной натуре вёл себя тихо, как примерный ученик на уроке. Было видно, что тут привыкли слушать деда. Все знали, что он не только в кругу друзей, но даже и на Совете Богов слывёт за мудрейшего. Недаром же именно он, как только появились российские олигархи, сказал на собрании клуба богатейших людей Америки: «Этих… новых русских в наш клуб пускать не следует. С ними и банки–то скоро наплачутся. Деньги с неба не падают, а если упали, то Господь знает, кто и как их уронил и кто подобрал».
Настала пауза. И длилась она долго. Нарушил её губернатор. Он обратился к Простакову:
— А скажите мне теперь: вы могли бы снабдить свой приборчик механизмом, который бы в чужих руках объявлял бессрочную забастовку?
— Над этой проблемой мы теперь и трудимся с моим другом Павлом Неустроевым.
И ещё вопрос:
— Вы могли бы на больных показать действие своего прибора?
— Да, можем.
— Сейчас же?
— Пожалуйста.
— Отлично! — воскликнул дед Драган. — Не станем больше вертеть языками, давайте поработаем ложками. Могу лишь сказать: кажется, в вашем лице мы имеем дело с парнем, способным выкинуть ещё и не один забавный номер. Я рад, что именно русской женщине влетела в голову счастливая мысль подарить миру такого учёного. А моя внученька… Она — молодец! Уродилась в своего деда; как и я, свой предмет с первого взгляда разглядела.
Драгана подошла к деду и прижалась щекой к его сединам. Она очень любила дедушку, но, пожалуй, ещё больше любил свою Драгану дед Драган. Он был счастлив, когда узнал, что девочке дали его имя.
Губернатор позвал одного из своих помощников, объяснил ему суть дела и приказал немедленно доставить с материка из неврологической клиники трёх больных. И пусть их привезёт на остров сам главный врач.
После обеда все разошлись и отдыхали часа два–три. А к вечеру на домашнем аэродроме приземлился вертолёт с красным крестом на борту и главный врач клиники, а с ним и трое больных сошли на землю острова. Их ожидала машина скорой помощи, и на ней гости отправились в главную островную больницу. Скоро сюда приехали дед Драган с сыновьями, Борис Простаков, Павел Неустроев и Драгана. Им представили больных. Двое были тихие, они назвали себя: Джон Коллинз — поэт, Ферри Транзел — архитектор и третьего назвал главный врач: Дин Стив. Он был связан простынями, его за локти держали два санитара — Стив дико вращал глазами, кричал и порывался куда–то бежать. О нём врач сказал:
— Бесноватый.
По распоряжению Простакова из биологической лаборатории доставили аппарат, похожий на стационарную рентгеновскую установку, внесли его в процедурную комнату и по очереди в кресло усаживали больных. Простаков в каждого «выстреливал» из своего прибора. Бесноватый стал кричать тише, перестал биться и, когда его отвязывали от кресла, совсем затих. И спросил:
— Где я?
Врач ему сказал:
— Вы на Русском острове, в местной клинике. Вот аппарат, на котором вам проделана лечебная процедура. Как себя чувствуете?
— Ничего. Только голова… Немножко болит. Он ладонью потёр затылок.
Стоявшие рядом поэт Коллинз и архитектор Ферри тоже чесали затылки. Ферри сказал:
— Аппетит разыгрался. Кормить–то нас будут?
Простаков повернулся к врачу:
— Да, да. Их теперь хорошенько кормить надо. И всех вместе положить в палату. Пусть они общаются, им будет весело.
Врач на ухо сказал Простакову:
— А этот бесноватый. Он буйный. Такой концерт учинит!..