Славянский котел

— Тут у вас в селе научился.

— А у нас разве есть ещё сербы?

— Да, есть. Они возвращаются в свои дома. А вам придётся уходить к себе в горы.

— Когда?

— Желательно сегодня, а то будет поздно.

— Поздно?

— Да, поздно. Из Белграда идёт большой отряд партизан. Они освобождают сербские сёла от албанцев. Мужчин увозят и неизвестно, что с ними делают.

— Куда увозят?

— Не знаю, но увозят.

Мужик долго смотрел на меня, а потом заплакал. И плакал долго, и говорил:

— Не трогайте нас, у меня дети. Пожалуйста, отпустите меня домой.

— Да, да, конечно. Мы отпускаем, только вы уходите быстрее. И уводите с собой всех албанцев, которые пришли с гор. Скажите всем своим людям, что так повелели американцы.

Албанец поднялся и, покачиваясь, пошёл к своему дому. Мы уверены: он сегодня же повезёт свою семью в горы. И будет говорить другим, чтобы скорее уезжали. Из этого мы сделали вывод, что мужиков и парней албанцев надо угощать тройной дозой, — ну, хотя бы двойной, и понуждать их покидать сербские сёла. Я послал ребят в соседние деревни и дал им такое распоряжение. Хотел бы знать ваше мнение.

Война есть война. Не сербы её навязали, не они пришли к албанцам. Логика борьбы требует решительных действий. И она одобрила операцию Дундича. Но сказала:

— И все–таки, пусть они «угощают» албанцев одной дозой, а те, кто грабил, выгонял из домов и даже убивал сербов, пусть получают двойную, а то и тройную дозу — и пусть они плачут. И вымаливают прощение. Грешники должны каяться. Покаяние приводит к Богу.

Ещё там, на острове, собираясь в Белград, Драгана имела много планов, но крошка Ивана заполнила собой всё её время. Возвратившись из путешествия, она с радостью представляла девочку вначале дяде, а потом его супруге. Дядя посмотрел на неё, как он, очевидно, смотрит на студента, явившегося сдавать экзамен, и ничего не сказал, а тётушка Ангелина сильно удивилась и не выразила никакого желания приблизиться к Иване и приласкать её. И девочка почувствовала враждебность этой нарядной, пахнущей цветами тёти и, как бы защищаясь от неё, подошла к Драгане, посмотрела ей в глаза и тихо назвала её мамой.

— Она сказала «мама»? Она будет тебя так называть? — пропела режиссер театра.

— Да, это моя дочка, а я её мама, — весело проговорила Драгана. — А разве плохо иметь такую прелестную девочку?

Ангелина схватила её за руку, отвела в сторону и прошипела на ухо:

— С такими вещами не шутят! Где ты её подобрала? Что собираешься с ней делать?

Ивана испугалась и даже отступила назад и схватилась ручкой за угол стола, а Драгана весело проговорила:

— Мы будем жить с ней вместе. Всегда и всюду — вместе. А что? Разве нам кто помешает жить вместе? Вы только посмотрите, какая у неё причёска. А какое платье! Мы придём с ней к вам в театр, и там все будут ею любоваться.

Ангелина пожала плечами и больше ничего не сказала. Она не изъявляла желания видеть девочку, — очевидно, потому два или три дня Драгана не встречалась с Ангелиной. Дядюшка с ними завтракал и ужинал, но интереса к Иване тоже не проявлял. Было видно, что он не одобрял операцию с удочерением уличной замарашки и, может быть, даже возмущался таким поступком племянницы, но из чувства такта ничего не говорил. А Драгана была и рада. Её даже забавляло такое отношение родственников к её поступку, которым, как серьёзно полагала Драгана, она вправе гордиться. Думая обо всём этом, она крепче прижимала к себе Ивану и шептала ей на ухо:

— Ты видишь, они нас с тобой не очень любят, а мы проживём и без их любви. Важно, чтобы мы друг друга любили. А?.. Ты согласна со мной? Ты меня любишь?..

Девочка кивала головой, а Драгана поправляла красный цветочек в её волосах и целовала в щёчку.

Ивана час от часу становилась всё лучше. На щеках её ещё оставались следы от колючек шиповника, но глаза блистали ярче и вся она становилась гладенькой, справной, хорошенькой, как кукла.