Славянский мир Начальной летописи

Примечателен взгляд Н. П. Барсова на последовательность этапов древнейшего летописания. Он предлагал буквально прочесть заглавие Повести временных лет и считал, что в изначально это название текста, где было только рассказано о древнейшем периоде Руси и первых киевских князьях. Этот текст не был разбит по годам, а был «целостным изложением», причем был доведен только до крещения Руси. Затем, на этой основе, судя по приписке 1116 года, сохранившейся в Лаврентьевской летописи, был составлен свод игумена Сильвестра. Кстати, похожая схема раннего летописания обозначена В. О. Ключевским в его «Курсе русской истории»[287].

Вторая интегральная составляющая книги Н. П. Барсова – собственно реконструкция исторической географии Восточной Европы домонгольского периода. Здесь труды Н. П. Барсова венчают первый этап становления палеогеографии как науки в России. Он, по выражению Сергея Михайловича Середонина (1860–1914), «использовал почти все, что тогдашняя наука давала ему», и фактически своими двумя трудами Н. П. Барсов завершил создание «новой области исторического знания»[288].

После него вышла целая серия сочинений об отдельных территориях Руси, но сводной работы по исторической географии до публикации первого тома «Курса русской истории» 1904 года В. О. Ключевского и «Лекций…» С. М. Середонина в 1916 году не появилось.

Если с точки зрения источниковедения Н. П. Барсов скрупулезно работал над критикой текста, то с точки зрения исторической географии и этнографии ему был чужд априорный скептицизм. Понимая, что древнерусский летописец запрограммирован своими литературными образцами, библейскими, хронографическими, житийными, что он пишет летопись, компилируя тексты и используя явные и скрытые центоны, Барсов тем не менее последовательно работал над доказательством подлинности исторической информации, извлеченной из летописи. Он искал топонимы Начальной летописи в позднесредневековых источниках и современной ему топонимике, сверял сообщения летописи о разных народах с иностранными источниками и т. д. Он хорошо понимал, что наличие литературного образца, использование цитаты из него, не есть доказательство недостоверности летописного известия.

Крайне важно, что Н. П. Барсов сосредоточил свое внимание на географии своего источника, то есть летописей, и летописи как источнике географических сведений, стараясь отвлечься от внешних «внеисточниковых» общегеографических теоретических данных. Он не стал проецировать географические и исторические теории своего времени на текст летописи[289]. Этот подход явно опережал свое время, и такой ракурс был поставлен Н. П. Барсову в вину рецензентом Л. Н. Майковым. Уже С. М. Середонин отметил, что Л. Н. Майков требовал от филолога Н. П. Барсова совершенно ненужного вторжения в области естественно-научного знания.

Книга Н. П. Барсова, повторим и подчеркнем, была не попыткой сделать выборку географических известий из летописей и составления на этой основе карты Руси, это было исследование географических представлений летописцев, их «взгляда на мир», историко-географического мировоззрения (world view, conception du monde). Один из первых параграфов книги назван исключительно современно: «Мир, известный Начальной летописи». Он совершенно точно определил, что описания языческих народов, в том числе славян, запрограммировано у летописца его христианским мировоззрением. Н. П. Барсов, зная об византийских источниках летописи, хорошо показал влияние «классических» образцов византийской историографии на схемы географического описания, заложенные в архитектонике летописного текста. В этом аспекте постановка его исследовательской задачи была очень созвучна самым современным идеям исторической географии[290].

Н. П. Барсов и его рецензент Л. Н. Майков открывают еще одну междисциплинарную грань исторической географии – историческую этнографию. Здесь также Н. П. Барсов отталкивается от разбора «общих этнографических понятий летописца». Прежде всего применительно к вопросу о локализации и идентификации славянских племен Восточной Европы. Н. П. Барсов был первым, а вслед за ним рецензент Л. Н. Майков, кто стал считать, что «племена» восточных славян были не этнографическими, а политико-территориальными общностями. Идея сама себе спорная, но доминирующая во всей последующей историографии. У него зародилась также не менее плодотворная идея о том, что за этнонимами начального летописания могут стоять и этнографические, и территориальные, и политические общности[291].

Заключения у книги нет. Это вполне в духе Н. П. Барсова и его поколения ученых, изложенный фактический материал и его авторская интерпретация должны говорить сами за себя. Так и получилось: комплексное изучение летописной текстологии, палеогеографии, палеоэтнологии и топонимики позволило создать историческое исследование, сохранившее если не в целом, то во многих частных наблюдениях (а это уже много!) свое значение до наших дней.