Славянское фэнтези

— Это ты с дервишем твоим оба еретики!

Его доблесть не выдержал, вновь оглянулся. Как он и ждал, ополченческий начальник вздёрнул брови под самый оковыш железной шапки и обалдело разинул рот (курчавая с проседью борода отвисла чуть не ниже зерцала).

— Почему это мы?.. — высипелось наконец у старшины.

— А потому. Подумай, чего ты мне набуровил и кем получается с твоих слов Всеединый. Ни управить собственным же сотворением не может, ни хоть извести его в корень… По-твоему выходит, будто не его это сотворение, а кого-то сильнейшего. Так кто же тогда получается всесотворившим и кто здесь еретик?

Продолжать выворачивать шею в ожидании ответа витязь, естественно, не стал. Он, кстати, вообще сомневался, что этот самый ответ последует. И ошибся.

Некоторое (правда, изрядноватое таки) время спустя за витязной спиною перестали напряжённо сопеть и выговорили:

— Ну, дервиш-то еретиком никак быть не может. Это, верно, я чего-то недоуразумел. Больно уж много он наговорил нам тогда всяких непривычностей.

— Что ж за непривычности такие? — сквозь зубы осведомился его доблесть, сосредоточенно управляясь с опять засвоевольничавшим конем.

— Да разные. Будто, к примеру, прапрадревние люди умели сами для своих построечных нужд делать камень, скреплённый нутряным железным плетением… Или что где-то в Последней Дебри есть тайник, и в том тайнике с забытых времен упрятан всепобедительный меч — якобы из серебра, но рубит-колет лучше стальных… И якобы чуть ли не своей волей… А имя тому мечу — Итог, и якобы он…

Изложение непривычностей оборвалось на полуслове.

Потому что впереди по морщинистой, подернутой шерстью вьюнка шкуре обрыва стек на тропу трескучий щебневой ручеек.

Витязь стал плавно выбирать поводья; жеребец всхрапнул, подосел на задние ноги; и копытный ропот позади вдруг тоже плавно осел, почти утонул в рокоте сварливой горной реки. Его доблесть и не глядя знал: ополченческий голова поднялся в стременах, вскинул левую руку с растопыренной пятернёй; и конная вереница уже почти остановилась (впечатляющая быстрота да умелость как для такой тропы — вот тебе и сиволапые!); и десятники, тоже привстав, тоже вскинув руки, безотрывно следят за старшиной, а остальные следят за десятниками, примериваясь разворачивать коней, если растопыренные пальцы сожмутся… А старшина — тот наверняка безнадёжно пытается хоть что-нибудь высмотреть в прилёгших на скальный гребень бурых ненастных космах.

Один из дозорных, утром высланных вдоль по ущелью, почти сразу же возвратился сообщить: дорога свободна. Больше вестей от них не было, но означать это могло что угодно. Например, что вестей действительно больше нет. Или что больше нет никого из дозорных.

Мгновения цедились натужно и бесконечно, как брань сквозь зубы. А потом сверху упал, раскололся глухим отсырелым эхом короткий свист, и витязь спиной почувствовал, как всё обмякло, расслабилось там, на тропе.

Только теперь он разрешил себе взгляд через плечо.

Старшина уже не смотрел вверх. А может, он и вообще туда не смотрел. Может, все эти мгновения, беременные рушащейся из поднебесья гибелью, он так и не отрывал закаменелого взгляда от витой серебряной рукояти витязного меча. Вернее, от улёгшейся на нее витязевой ладони.

— Всё, — буркнул старшина, перехватив оглядку его доблести. — Раз свистят, а не кричат по-зверьи, значит, себя выдать не боятся. Значит, точно разведали: врага в слышимой близи нет.

— Значит, — согласился витязь, трогая каблуками бока нервничающего коня.

* * *

Тропа начала сламываться под уклон — сперва исподволь, затем всё опасней, всё круче… И вдруг выплеснулась на широкий каменистый луг, с одной стороны охваченный плотным туманом над извивом речного русла, с другой — крутым выгибом далеко отпрянувших скал. А лишённое опоры небо провисло отсырелой медвежьей шкурой, всей тяжестью своей навалилось на… на… С первого мимолётного взгляда его доблесть принял это за выветренный скальный останец и, только услыхав за спиной облегченное «Уф-ф-ф, добрались-таки!», понял: деревня.

Плотный частокол на обложенном диким камнем валу. И ни шевеления вблизи, ни дымка, ни звука из-за ощеренной в небо челюсти островерхих бревен… Так бывает в здешних деревнях?

Несмотря на «уф-ф-ф» старшины, расслабляться ни он сам, ни его ополченцы не собирались. Дорвавшиеся до хоть такого непросторного простора кони с первых же шагов по лугу без понуканий срывались на машистую рысь; походная вереница расплёскивалась волчьим загоном, целясь крыльями в охват частокола; далеко слева ссыпались из поросших кустарником отрогов и тоже тянулись в цепь пешие лучники, дорогою сквозь ущелье заслонявшие всадников от возможного нападения с гребня…

Взъехав на пригорок близ места впадения дороги-тропы в луг, витязь придержал жеребца, намереваясь миг-другой полюбоваться ополченческой, чуть картинной сноровкой.

Но любование не удалось.

Помешал старшина.