мису деревянные ложки, начали трапезу. Ели степенно, не торопясь, каждый в свою
очередь, укладывая ложки на скатерть, чтобы предки ели вместе с ними, и лицом вниз
– дабы злые духи не лизали.
Род обосновывался на постоянном месте: соблюдение древних порядков – закон.
***
Стоглазая ночь опустилась на становище. Тонкий молодой месяц выплыл из-за
дальнего холма, от росших на нем сосен похожего на огромного свернувшегося ежа.
Где-то в лесу ухнула сова. Мыши, попискивая, возились в траве.
Воило, высокий кудрявый охотник, неслышно поднялся с брошенной у телеги кошмы
и потянул за собой жену Горицу. Молча провел ее мимо большого шалаша, где спали
малые ребятишки его отца – Жизнобуда; между нарядных березок, мимо молоденькой
елочки, расправившей лапы-оборки колючего сарафана, мимо отвернувшегося при их
появлении воина-стражника.
Они спустились с косогора, и вышли к речному плесу. На его берегу росла старая ива,
устало опустив руки-ветви к самой воде. В ночном шелесте ее листвы и тихом журчании
воды чудился тихий разговор о былом.
Воило провел жену немного дальше. Там, за широкой спиной старой ивы, росла ее
молоденькая дочь. Тонкие ветви дерева ажурным подолом прикрывали ее стройное
девичье тело.
Охотник отвел рукой зеленый занавес, и Горица увидела у ствола брошенную охапку
свежескошенной травы.
Воило нежно провел пальцами по лицу молодой жены, стянул с ее головы повой,
обнажая две туго заплетенные косы.
9
Горица молчала. Ее глаза влажно блестели в неверном свете молодого месяца.
Истосковавшееся по мужней ласке тело отозвалось на прикосновение, полные губы
слегка приоткрылись, обнажая ряд чистых белых зубов.
Тугая невидимая нить, таинственно, но вполне ощутимо протянулась между ними,
связывая воедино и дыхание, и биение сердец, и мысли.
Пальцы Воилы дрогнули, но он смирил нетерпение и, перекинув через плечо косу
Горицы начал медленно ее расплетать. Покончив с одной, принялся за другую. Затем
достал из-за пазухи новый широкий дубовый гребень, стал медленно и осторожно
расчесывать волосы жены.
Древняя магия двоих творилась сейчас между ними, и никто не посмел бы нарушить
это действо.
Горица склонилась к ногам мужа и медленно сняла с него сапоги, обнажая его ступни,
ласково растерла пальцы, подошву, нажимая на особые точки.
…
- Ладо моя, ладушка, – шептал разгоряченный Воило.
- Сокол мой быстрокрылый, – отвечала прерывисто Горица.
…
Они лежали на охапке остро пахнувшей травы. Он ласково перебирал ее пальцы, она
положила голову на его обнаженное плечо.
- Непраздная я, – тихо проговорила на ухо мужу Горица: а то не приведи чур услышат
злые духи.
Воило замер на миг, а потом прижал ее к своему бешено забившемуся сердцу.
- Мальца мне найдешь, ладо моя, – воскликнул вполголоса Воило, – коли первым
будет на этом месте – к праотцам пойдет, в милости и достатке жить будет, коли нет, так
вырастет – лучшим охотником станет!
- А ежели дочка? – усмехнулась Горица.
Ее сердце радостно стучало в груди: вот она магия женщины-матери,
продолжательницы рода, дающей новую жизнь, перед которой и самый сильный
неустрашимый из мужчин склоняет голову.
10
- Выживет – красавицей да лучшей мастерицей-умелицей, как мать, станет, – ответил
Воило, ласково прижимая к себе жену.
Незадолго до рассвета Воило отстегнул от своего пояса бронзовый амулет и, заплетая
волосы жены, вплел древний охранный амулет в ее косы.
Покидая иву, Горица с благодарностью погладила ее шершавый ствол и повесила на
ее по-девичьи тонкую руку-веточку яркую нить, выдернутую из сорочки.
Глава 2
Большак рода не был самовластным правителем. Он не распоряжался жизнью
родичей, а распределял работу, следил за соблюдением древних обычаев и разрешал
конфликты. При этом он сам был первым работником и в любом деле являлся
примером.
Наиболее трудные и важнейшие вопросы решались на общем родовом собрании –
этот совет и был высшей властью рода. На совете и мужчины, и женщины имели равные
права, и весомость каждого голоса определялась лишь личным авторитетом среди
сородичей.
Ставр был избран большаком еще до решения рода переселиться из своих исконных
мест. Трудное время переезда он руководил родичами твердой рукой и с железной
выдержкой. В походе это не раз спасало им жизнь.
И по давней традиции сегодня он после всеобщей молитвы у векового дуба и уже
вкопанными под его ветвями кумирами богов, не стал распределять работу, а отпустив
молодежь, остальных задержал на совет.
Он стоял перед родичами, могучий, рослый, с пробивавшейся сединой в темно-русых
кудрях, перехваченных на лбу ремешком. Родичи знали, по какому поводу был созван
совет: пращуры указали им место, но необходимо было выбрать тех, которые осветят
своей жизнью новое поселение на долгое и счастливое жительство.
Пока не будут принесены жертвы богам, лесу, реке, земле – нельзя считать эти места
родными, назвать их родиной. Только породнившись через кровь, можно стать своим и