Славичи (СИ)

в последние разы он совершает свою работу. Скоро и его тело сгорит в ярком пламени.

Знал волхв, что близиться его последний час – посланники Рода уже не раз приходили к

нему во сне, звали в мир предков.

Стоял волхв на холме и смотрел, как завели люди древнюю игру-ритуал: встали

попарно в длинный строй, символизирующий ствол мирового дерева, и стали

поочередно проходить через него, словно рождались на новом месте, выходя из

ствола-чрева на свет божий. Прошедшие сквозь строй пары, снова становились позади

всех, чтобы вновь родиться уже в мире предков. Так и вилась река жизни – из одной

ипостаси в другую. Из мира живых в мир мертвых и снова в мир живых. Как природа

рождается весной и умирает осенью, так и жизнь человеческая перетекает, переходит

из одного состояния в другое.

Последней из символического чрева вышла заложная пара и повели ее к высокому

кострищу. Не смотрели они уж по сторонам. Туманны были их взгляды, руки-ноги вялы,

головы опущены – их глаза уже глядели в другой мир, только тела еще и оставались на

бренной земле. Ничего не видели и не чувствовали они перед физической смертью и не

было в том никакой посторонней помощи: не пили они ни зелья-дегеля, не дышали они

и дымом ядовитым – то дела неправедные, для слабовольных придуманные. Чистые же

и твердые духом могли еще при жизни отрешиться и впасть в особое состояние, при

котором не чувствовали ни страха, ни душевного беспокойства.

Взошли посвященные на высокий костер и под заклинания волхва помчались их души

к предкам, чтобы навсегда стать посредниками между живыми и ушедшими.

16

А селяне расположились на крутом склоне холма, разложили принесенные яства для

жертвенного пира, разожгли особую краду1 и стали ждать: выйдет ли из лесу олениха со

своей дочерью? Выйдет – приняли боги их жертвы, осветили своим присутствием новое

поселение. Не выйдет – последует второй круг жертвоприношений.

Но видно угодили они богам, хороших чистых людей послали они в небесные

чертоги: вышла на поляну у холма олениха со своей дочерью и стояла покорно, пока

охотники не закололи их для пира.2

После братчины начался особый танец-ритуал.

Вышли в круг два воина: славный Борич и не менее храбрый Бранник.

- До первой крови! – крикнул кто-то из зрителей.

- Тому и быть – согласились оба воина.

И начался бой-пляска. Пошел по кругу широкоплечий Бранник, запустил в волосы

могучие руки, встряхнул кудрями русыми, совершая древний воинский обряд. Вторил

ему и Борич – верткий и сухопарый, но обладающий силушкой немерянной. Он, схватив

себя за бороду, притоптывал и покрикивал, призывая духов-свидетелей.

После этого действа оба впали в особый боевой транс – уже ничто не могло им

помешать выполнить намеченное. Отступили на задний план и крики, и смех

сородичей. Один только соперник и приковывал их внимание, одному только богу

покровителю воинов – Перуну и подчинялись они. Вышли воины из привычного

общечеловеческого пространства, перебрались в иной пласт бытия, где и время-то

текло иначе, и чувства были другими. Обманчиво расслабленное тело воина-танцора

реагировало теперь не то, что на действие соперника – оно улавливало малейшее

дуновение ветерка.

Тут и музыканты подоспели. А какой же ритуальный поединок без музыки?! Без нее

только злость из человека и прет, а с музыкой – разудалое действо, которое она и

поддержит, и остановит вовремя.

Полился древний напев по-над кронами вековых деревьев, над поляной, полетел над

склонами кургана, никогда прежде людей не видавших.

Низкие, мужественные звуки гуслей и бубнов будили в душах людей нечто затаенное,

доставшееся от предков, устойчиво неизживаемое, сильное.

1 Крада – жертвенный костер.

2 Добровольный выход оленя к ритуальному пиршеству существовал на самом деле и был не раз описан свидетелями

вплоть до 16 века.

17

Им вторили высокие, дребезжащие звуки жалеек и рожков, взрывали в сердце

неведомую отвагу и, раздражая, дразнили, подталкивая нетерпеливо выплеснуть все,

что накопилось, что не давало покоя по ночам, все, что будоражило и заставляло

хрипеть сердце от тоски неминучей.

И воины не остались равнодушными, столкнулись грудью, пробуя силу соперника,

повернулись на месте, еще не давая воли кулакам. Потом расступились и начался

поединок.

Бились воины, словно неслись в залихватской пляске, с подскоками и присядками.

Выбрасывая ноги и взмахивая руками, только в этом танце за, казалось бы, простыми и

неопасными движениями была скрытая неведомая врагам силушка, смертельная и

непонятная.

Недолго оставались на своих местах и остальные мужчины, вот уже налились их лица

краской, отяжелели кулаки, сжались, так не терпелось и им вступить в схватку.

А музыканты это почувствовали, и вмиг изменился ритм наигрыша. Теперь слышался в

музыке и простор степей, и шум листвы в древних священных дубравах, и тяжелая