Славия. Паруса над океаном

– Со мной пойдут отцы Герасим и Филарет, майор Полищук, капитан Ангелов и лейтенант Шкуро, – объявил, когда с корабля доставили все, что было мной указано. Заметив некоторые недоуменные взгляды, которые бросали на бывшего сержанта, добавил: – Да-да! Сегодняшним указом сержант Шкуро Александр Семенович возведен в офицерский чин и ему присвоено звание лейтенанта.

В сопровождении роты Ангелова мы направились к поселку и остановились у крайней хижины. Затем вшестером подошли к сидящим вождям и, скрестив ноги, расселись на циновках. За моей спиной на некотором отдалении остались стоять Фомка с ведерным бочонком красного вина и двое бойцов с обнаженными саблями и револьверами в руках. А метрах в пятидесяти за спинами вождей собралась огромная толпа местных жителей.

Некоторое время мы внимательно рассматривали сидящих напротив нас индейцев. Одеты они были в набедренные повязки и подвязанные к поясу кожаные легины, переходящие в мокасины, а с плеч свисали замшевые накидки с ромбическими узорами разных цветов. Сегодня их лица тоже были разрисованы, но гораздо меньше, и ритуальные узоры имели совсем другие цвета – в них преобладали белые полоски. По глазам старого вождя и мальчишки-шамана ничего нельзя было прочесть, а во взглядах других краснокожих проскакивали искорки злости, растерянности и недоумения. Но страха не было.

Аборигены выглядели довольно опрятно, их руки и волосы оказались чисто вымыты, дурным запахом не перло. Для меня это не было удивительным, ибо когда-то читал, что краснокожие индейцы к чистоте тела относятся очень серьезно. У них грязнуля-чмошник, который не посещает специальные парильные домики или вигвамы, в которые закатывают раскаленные камни, никогда не сможет стать не то что воином – даже простым охотником.

– Михаил, – приложил указательный палец к броне кирасы, затем вопросительно посмотрел на старого вождя.

– Оксолука, – проскрипел он надтреснутым голосом.

– Уважаемый Оксолука, – начал говорить медленно, сопровождая слова выразительной жестикуляцией. При этом рассчитывал на понимание, так как кое-что из американского языка жестов помнил по научно-популярной и развлекательной литературе, а непонятные моменты собирался разъяснять, рисуя кончиком ножа по земле. – Я прибыл с миром и обозначил свои мирные намерения.

Правую руку с раскрытой ладонью поднял вверх и круговым движением обвел всех присутствующих. Затем опустил руку, взял лежащую у ног стрелу, продемонстрировал всем и с силой ткнул ею в свою бронированную грудь. В результате из обсидианового наконечника только крошка посыпалась.

– Вот так вы нас, мирных, встретили, – развернул стрелу огрызком наконечника вниз, загнал ее в землю, после чего опять обвел всех рукой, сжал кулак и продемонстрировал короткий удар. – Мы ответили. Но после этого не пошли грабить ваши дома и насиловать ваших жен.

На последних словах кивнул на любопытных женщин, которые выглядывали из-за шкур, висящих у входа в самый длинный дом поселка, из них две молоденькие девчонки были очень даже недурны собой. Глядя на них, жестами изобразил возможные действия, отрицательно качая при этом головой. В глазах женщин мелькнул испуг, они тут же спрятались за ширмой, но слегка подрагивающие шкуры говорили о том, что из этого дома за нами все же подсматривают. Старый вождь опустил глаза, мальчишка-шаман продолжал бесстрастно смотреть на отцов-священников, во взглядах прочих молодых вождей промелькнуло нечто, похожее на сожаление, и лишь один из них стал что-то зло говорить, но его прервал глухой окрик старика. По коротким неприязненным взглядам остальных индейцев на этого, излишне говорливого, мне показалось, что его здесь мало кто любит.

– Господь Бог, а по-вашему великий Квавар, – при этом я возвел глаза к небу, – велел мне взять все здешние племена под свою руку, но не делать рабами, а оставить свободными людьми. Отныне вы мои подданные.

Сначала показал на присутствующих и весь поселок, потом нарисовал в воздухе купола и прижал их к груди, демонстрируя объятия. Затем сложил пальцы левой руки щепоткой и вложил невидимую горсть в правую ладонь, которую сжал в кулак. После этого жеста загалдели все сразу, поняли меня не только сидящие рядом, но и толпа индейцев, расположившихся вдали, особенно возмущался и плевался тот самый крикливый вождь.

Вот он вскочил на ноги и стал что-то кричать и тыкать в меня пальцем. Я не боялся, что он выхватит из-за пояса томагавк и нападет, ибо любой из наших воинов тоже не промах, среагировать успеем и нашпигуем его свинцом по самое «не могу». Но индеец сорвал с себя накидку и стянул через голову рубаху, отошел к врытому на площадке столбу. После этого вытащил из-за пояса свой каменный топорик, стал что-то выкрикивать и зло тыкать в нас пальцем. Старый вождь пытался его успокоить, что-то сердито и строго выговаривал, но тот отвечал язвительно и вызывающе.

– На поединок нас вызывает, сука, – тихо прошипел Шкуро. – Разрешите, сир?

– Уважаемый Оксолука не возражает? – громко спросил вождя и показал пальцем на Сашку.