slavjsja_temnaja_vlastiteljnica

В очередном отблеске взор Мерль выловил лицо Мизори. Лицо, которое не выражало ровным счётом ничего. Она действовала словно машина, отрабатывая давно заученные движения, ставшие обыденностью. С таким лицом крестьянин жнёт пшеницу. Утомительно, раздражающе, сосредоточено, но никаких признаков жалости или участия. Теперь она просто стояла, наблюдая, как оружие останавливается, не доставая до неё — каждый такой удар стоил атакующему жизни. Будь Мерль на их месте, она бы попробовала ударить по ногам. Силовые точки были лишь в районе плеч, кистей, груди, спины, в области паха и колен. Обувь, кажется, в комплект не входила, но орки того не знали. Они просто умирали ни за что, гибли во имя собственного боевого азарта. Ещё одна серебряная кривая сверкнула. На этот раз уголки губ слегка приподняты. Она улыбается? Много раз эльфийка видела похожую улыбку…

— Берегись! — голос Гуама вырвал девушку из состояния созерцания.

И вовремя — огромная горящая дубина с грохотом ударила в то место, где она секунду назад сидела. В алом свете огня она сумела разглядеть физиономию орка: мощное приплюснутое лицо, широкие скулы и два обломка стрел, торчащие из окровавленных глазниц. Он был слеп, ничего не слышал в шуме сражения. Движимый яростью, орк размахивал дубиной из стороны в сторону, надеясь забрать на тот свет хоть кого-нибудь.

Девушка выхватила арбалет, повернула колпачок, выдвинув наконечник болта. Она двигалась на автомате, стреляя до того, как смогла осознать, что собирается сделать. Пружина щёлкнула, тонкая стрелка впилась великану в бедро. Послышался тихий вздох, и грузное тело рухнуло прямо перед ней.

— О боги, что я натворила?! Он же инвалид! — руки инстинктивно зажали рот, голова закружилась, из глаз потекли слёзы. Девушка метнулась к телу, выдернула стрелу и, положив голову на грудь мертвеца, попыталась услышать биение сердца. — Дыши, ну давай же, — массаж сердца не принёс результатов. Где-то в глубине подсознания она знала, что это бесполезно, но свыкнуться с мыслью, что отныне она убийца, Мерль просто не могла. Последним средством был кинжал, который она всадила в ногу орка в надежде, что болевой шок приведёт его в чувство.

Сзади возник ещё один воин. С явным предубеждением орк смотрел, как какая-то мелюзга раз за разом погружает окровавленное лезвие в тело его боевого товарища. Толстые пальцы крепче сжали рукоять булавы.

— Чего стоишь?! Помоги мне!

— …

— Да, ты, ему надо сделать больно. Иначе он умрёт! Да не стой же! Он умирает…

Вид заплаканной эльфийской мордашки привёл орка в замешательство. Его учили выполнять приказы. Воин занёс булаву и опустил её на голову товарища. С характерным чмоком и треском содержимое черепа вместе с осколками костей разлетелось по сторонам. Девка завизжала. Схватила какое-то оружие и направила на него.

Перемазанная в крови Мерль рухнула на колени, из груди вырвался сдавленный стон.

— О боги, я его убила, — тихонько она подползла к трупу, выдернула дротик и принялась делать массаж сердца. В этот момент совсем рядом послышался ослиный рёв. Лицо эльфийки прояснело, зрачки несколько раз дёрнулись и уставились в одну точку.

— Она сошла с ума.

Рёв повторился.

— Господин Гуамоко, — тонкие пальчики смахнули слёзы, размазывая по лицу тушь, — Юникхорн узнал заклинание. Нам нужно бежать и как можно дальше…

Мизори еле сдерживалась. Сердце стучало часто-часто, дыхание, ровное и размеренное, вздымало грудь, нос щекотали такие знакомые запахи палёного мяса. Кто-то орал боевой клич, кто-то стонал, напоровшись в темноте на тесак соратника. Торвальд держалась. Ей нравилось убивать, она никогда этого от себя не скрывала. Бежать от проблем — первый шаг к поражению. Она не знала причин, возможно — трудное детство, возможно — влияние магии, а может, она просто родилась кровожадной тварью. Мизори любила дурманящую атмосферу битвы, любила стоны и крики, беспомощность противников. Больше всего на свете её пьянило ощущение всемогущества, собственной силы и превосходства. Она чувствовала себя тигрицей на птицеферме. Глупые куры бросаются на неё, хлопают крыльями, кудахчут, но каждый удар лапы уносит жалкие птичьи душонки, а хрупкие тела превращаются в кашу из кишок и перьев. Орки напали первые, орки — плохие. Но Торвальд знала, что убивает не потому, что они плохие, а потому, что любит убивать. Казалось бы, что может быть проще: снизь мощность атак и, по меньшей мере, половина зеленокожих выживет. «Чёрт, — она поймала себя на том, что улыбается. — Нет, нет, нет!» Усилием воли волшебница вернула своему лицу холодное бесстрастное выражение. Спрятала жестокость за бессердечием. И продолжила убивать.