Славный дождливый день

— Я думаю, сценарий слабоват и кое-где написан левой ногой. — И Ложкин принялся громить сценарий. Он осудил замысел автора и выразил опасение, что сценарий вообще нетелевизионен. Ложкин закончил речь и сел, не забыв снова подмигнуть Линяеву. Линяев смотрел на Ложкина, ничего не понимая.

— М-да, — озадаченно произнес директор, — может, нам действительно нужно разобраться?

— Признаться, и у меня были некоторые сомнения, — сказал главный редактор. — Но я виноват, счел их незначительными. Однако товарищ Ложкин лично мне открыл глаза. Ошибки в сценарии Юрия Степановича, теперь вижу, весьма существенны. Более того, они стали тенденцией в его работе.

За ним слово взял Чернин, обрушился на Ложкина, у Федосова он потребовал, чтобы тот расшифровал своя намеки, и тут началась катавасия. Вообще-то никто, кроме Ложкина, против не был. Но музыкальный редактор все же посеял зерна сомнения. Замутив воду, он довольно потирал руки и строил Линяеву многозначительные гримасы.

Наконец, после долгих дебатов сценарий был принят. Потом, когда закончился худсовет и Линяев вышел в коридор, его догнал Ложкин и весело хлопнул по спине.

— Я же тебе говорил: не сценарий, а конфетка. Каждый из нас подпишется под ним, не моргнув.

— Слушай, как тебя понять? Вначале ты говорил одно, потом другое. Теперь возвращаешься к первому? — спросил Линяев.

Ложкин заговорщически повел Линяева в сторону.

— Если бы я похвалил, сразу началось: «Вот друзья», «спелись», «кукушка, понимаешь, хвалит петуха» и тому подобное. Теперь амба! Все видели, что у нас с тобой дружба дружбой, а служба службой. Понял? Считай, что мы ловко усадили Федосова в лужу. Он-то от меня этого не ждал. Я видел по его глазам.

Линяев не нашелся что возразить. Только качал головой: ну и Ложкин! Ну и ну! Когда же он иссякнет, этот Ложкин?

— Да, забыл. Я достану тебе потрясающее лекарство. Какое-то хитрое название. Но я достану.

— Сделай милость, не доставай, — строго сказал Линяев.

Ложкин сообразил, что коснулся он открытой раны, и настаивать не стал. Будто что-то вспомнив, засеменил в сторону аппаратной с криком: «Когда это кончится? Опять перепутали пленку!»

Линяев зашел в свою редакцию и увидел Алину. Присвистнул.

— Каким образом, сударыня?

— Отпустили раньше, а деться некуда, — виновато объяснила Алина.

— Так, так. Но, а как же вы проникли без пропуска?

— Очаровала охрану. Там такой бородатый дядечка, я улыбнулась нечаянно, он и пропустил, — в ее голосе нарастало чувство вины.

Линяев стукнул по столу.

— Черт возьми, я понимаю этого бородатого!

Он воровато оглянулся на дверь и обнял Алину. Она обиженно отстранилась.

— У меня новое платье! Ты не заметил?

Это, конечно, непозволительный просчет. Тут не помогут самые веские оправдания. Ссылки на рассеянность и даже слепоту покажутся просто смешными. Это надо прежде всего чувствовать. Вернее, предчувствовать, когда она еще идет где-то там, по городу, что на ней новое платье. Так устроены женщины. Линяев это знал и, не раздумывая, покаялся:

— Виноват!

Минут десять они молчали, только сидели, разделенные письменным столом, улыбались и смотрели друг на друга.

— Час назад Мыловаров принес свою повинную голову, — сказала Алика, — поведал, как с похмелья наговорил тебе всякой чепухи. Не придавай значения его болтовне.

— Это моя вина, — возразил Линяев, посуровев.

— Теперь ты бьешь себя в грудь… Надо было мне развестись сразу. И я, поверь, перевела на заявления не одну пачку бумаги. Но стоило только представить, какая польется грязь в суде… Впрочем, и это ничего не решает: разведена я или нет. Все равно, если ты журналист-женщина, найдут, каких на тебя навешать собак… Ну да что я разнюнилась. — Алина улыбнулась. — На моем месте радоваться надо. Я все-таки тебя нашла. А многие так и не находят. Так что я счастливейшая из женщин. Но сколько без тебя пропало напрасных лет! Как это несправедливо!

— Ты твердо уверена, что я — он самый, тот, которого ищут?

— Абсолютно! Ты единственный, и потому ошибка исключена. Поздно ты забеспокоился, Линяев, ты уже мой!

Линяев окончательно понял, что теперь, если все-таки наступит необходимость прощаться с жизнью, делать это ему будет значительно трудней, чем до знакомства с Алиной. Но он так же глубоко был уверен, что не жалеет об этом. Он тоже искал ее, Алину, и вот нашел. При всем при том он тоже счастливчик. И ему повезло, а другие ищут до сих пор.

Ему еще оставалось закончить кое-какие дела. Пока он бегал по студии, Алина терпеливо ждала. Потом они зашли в детсад к малышу.

— Правда, он похож только на меня? — уверенно спросила Алина, ероша волосы мальчика.

У малыша чужие синие глаза, чужой короткий нос и совершенно непохожий рот, большой, толстогубый и улыбчивый. Но Линяев, не колеблясь, подтвердил:

— Да, похож, и только на тебя.

Он не кривил душой. Это в самом деле могло быть так. При чем тут глаза, нос и уши, если существуют более тонкие черты похожести. Алина — мать, и не ей ли лучше знать, на кого из двоих похож малыш. Впрочем, она и не ждала другого ответа.