Славный дождливый день

— На вас приятно посмотреть. Такой благоприятный. Не то что наш босяк. Я имею в виду Андрея. Он сплошной головорез, от макушки до пят. Тут уж внучка промахнулась, но только не признается сама. Я говорила ей: целься в солидных людей, они настоящие мужчины. Мой третий муж едва не дотянул до кандидатской и умер, как простой доцент. Ему оставалось продержаться месяц. Но он не смог. Его не брало какое-то лекарство, настолько он был проспиртован. Однако мне было достаточно того, ну, чтобы оценить все это. Какие они, мужья, солидные люди. Вы меня понимаете?

— В известной степени, — сказал я уклончиво.

— Женечке бы такого, как вы, — признавалась она откровенно.

Я был польщен. Но жизнь приучила меня к солидарности мужской. Кроме того я был женат и любил жену, поэтому ответил:

— Что вы, они прекрасная пара. У него вся жизнь впереди.

— Тюрьма! Вот что у него впереди, — отрезала она, точно выдала страшную семейную тайну, и добавила: — Неотесанный молодой человек пошел нынче, если говорить по существу. Вот взять моего четвертого супруга, какой был полковник, и разве сравнишь с ним Андрюшу. Тот само благородство. Тоже был фантазер. Все рвался в Испанию, в бой. Только ему отказали. Не вышло — печень подвела, совсем затвердела от водки. Но умирал он все равно красиво. Даже не верилось, что это простая постель. Поле брани, да и только. Со мной была под халатом бутылка, и он мне сказал: «Ириша, долей завершающую, если так хочешь». И выпил за мое здоровье напоследок. Каков галантен, а?

— Скажите, а первый супруг? Неужели и он не ходил с синяками? — спросил я с неожиданным для себя интересом, еще и сам не зная, зачем.

— Без синяков мужчине, наверное, не обойтись, — произнесла она задумчиво. — Он был баритон, мой первый муж, и у него не ладилось с театрами, часто кочевал из одного в другой. Все-то ему хотелось спеть необыкновенную партию. Взбрело до мозга костей. Когда мы поженились, он притих. Придет, а я ему для аппетита, он и на диван. Ну, уж если на что наткнется, то и дуля под глазом. Чего не миновать, того не миновать. Он и умер от сотрясения мозга. Выпал из пролетки, да затылком о булыжник. И не приходя в сознание… Так я стала впервые вдовой. А внучкин Андрей получает на трезвую голову. Это не те синяки. Нет, не те.

В этом она была права, я с ней согласился. Я сам так считал: синяки бывают двоякого типа: по пьянке и на трезвую голову. И только вторые красят мужчин. Старуха вряд ли поймет. У нее свои понятия о чести мужчин. Я лишь кивнул, сказавши:

— У него они другого класса, синяки. Действительно, что и говорить: он их получает в здравом уме. Знает, на что идет.

— Вот-вот, ему бы кистень. «Сарынь на кичку», — и айда на добрых людей.

— На добрых, конечно, нельзя. И здесь он плошает, — кивнул я опять. — Ему не везет пока что, — добавил я затем.

Я-то решил размяться, проветрить мозги, — вечерок, прохлада и длинные тени, а она тянула этот разговор. Я уже достаточно постоял возле нее для приличия, и теперь был удобный момент поставить последнюю точку.

— На хороших людей нельзя в самом деле. Ни в коем случае нельзя. Но ему и достается сполна, надо признать, — сказал я, тем самым ставя еще одну точку на всякий случай, в качестве дополнительной преграды, если она вздумает продолжать эту канитель.

— Вы — журналист, и вы бы повлияли. Мой пятый покойный муж… — начала она с удвоенной энергией.

Но она опоздала: я сделал несколько шагов по тропинке, это было достаточное расстояние для свободных действий. Я уже находился в пути. Я только обернулся и ответил жестом, — конечно повлияем.

В сопровождении Пирата я дошел до пруда, а там у нас оказалось перепутье. Пират отправился одной дорогой по собачьим делам. Я завернул по другой в тир. Здесь это было единственным развлечением, если сбросить со счета карусель. Но карусель для детишек. Ребятня описывала круги под песню «Я люблю тебя, жизнь», а мамы и бабки болели за оградой.

Я начал бить по мишеням. Они послушно опадали… одна… вторая… шестая… пока не дошла очередь до павлина. Тот самодовольно торчал на месте, не поддавался, и пульки лишь царапали его. Я слышал звук ударов по жести. К тому же он был чудовищно огромен, павлин, и не попасть в него было просто невозможно. Поэтому я выстрелил еще раз и вопросительно посмотрел на работника тира. Мужчина поспешно отвел глаза и с фальшивой озабоченностью уставился куда-то вдаль, будто в двадцать первый век.

— Павлин для пьяных? — спросил я напрямик. — Он закреплен напрочь, тут не собьешь и кувалдой, а пьяные входят в азарт и лупят на все наличные деньги? Так? А вам премиальные за перевыполнение плана? Угадал?

Теперь ему деваться было некуда. Он развел руками, — не может быть! Подергал павлина, что-то вытащил, и подлый павлин завертелся на оси крыльями ветряной мельницы.

— Заржавело, — сказал работник, а на меня посмотрел грустно и укоризненно: мол, ни за что оболгали бедолагу.