— Если вы имеете в виду свой фельетон, то и я, и главный редактор поддержали вас, отстояли вашу идею. С этим известием я к вам и пришел, — сказал директор. — Однако у меня к вам, братцы, личная просьба: вытрезвителем не очень-то увлекайтесь, сделайте этот сюжет покороче, помягче что ли. Овальней! Пусть не слишком царапает глаза. Ну вы, люди профессиональные, знаете, как и где повернуть… развернуть… довернуть… Побольше внимания другим объектам.
Мы выразительно промолчали. Того же требовал и Сараев. То есть он пытался и вовсе выбросить из нашей передачи этот сюжет. Да только не вышло у него, пока.
— Друзья, поймите меня правильно, — заволновался директор, к своей чести не покидая демократических позиций, он мог бы попросту вызвать нас к себе, на Большой Ковер, и там употребить свою власть.
— Как-никак товарищ Сараев — зампред нашего комитета, и нам с ним работать не один год, — пояснил он, вздохнув.
Он умница, директор студии, но из-за чрезмерного увлечения дипломатией у него вечно затурканный вид. Он так и начинает свой рабочий день — запрется в кабинете и давай звонить по телефону, прощупывает высокое мнение даже по мало-мальским пустякам. И не раз при мне его посылало к черту даже самое тщеславное областное начальство. Жалко смотреть на него, ей богу, так и тянет сказать: да брось ты это все, честное слово, есть же своя голова на плечах и притом неплохая.
А он держит растерянно трубку перед собой, красный, как рак, и на глаза вроде бы навертываются слезы. И ему перед свидетелями неловко, а нам, свидетелям, неловко перед ним.
Он это чувствовал и теперь, отводил в сторону взгляд.
— Это, товарищи, не перестраховка, — пояснил директор. — Это, можно сказать, тактический момент.
— И дался Сараеву этот вытрезвитель? Чем он его, интересно, задел? — спросил Николай напрямик. — У нас есть сюжеты куда поострей. Товарная станция, скажем.
— Мне тоже его реакция не совсем понятна, — признался директор.
— А может, он был среди клиентов? Ну и боится, что-то всплывет? — предложил режиссер.
— Николай Петрович, окститесь! — всполошился директор, краснея за бестактность своего подчиненного. — Сараев совершенно не пьет!.. Так, так… Может, поэтому он и против? Натурализм, говорит. Ни к чему, мол, вытаскивать вытрезвитель на массовый экран. Для нас, мол, не типично. Это у них… Мужики? А может, он прав?
— Не прав! — отрезал Николай. — Демагогия чистой воды! У людей есть глаза и уши. Они видят тот вытрезвитель. Они его даже слышат.
— В общем, прошу мою просьбу учесть, — заторопился директор, заспешил от греха подальше и ушел, оставив нас вдвоем.
И вот тут Николай и врезал мне в лоб правдой-маткой, сказал:
— Давай-ка посмотрим истине в глаза. В городе, Вася, ты не напишешь сценарий! День рождения у одного, а завтра у второго свадьба, а третий с Кавказа чачу привез. А нам с тобой надобно поспешать, пока Сараев не добился своего. Сам видишь: он у нас с тобой на хвосте, не отпускает, дышит в затылок!
Я сам думал так, хотя мы и не ходим в гости.
— Ну коли так, — обрадовался Николай, — не будем время терять. Родственница моих знакомых в Сосновой домишко сдает. Переговоры я беру на себя, а ты оформляй свой отпуск, чемоданы собирай!