Славный город Беллуно

На что пес ответил лишь взволнованным скулением, как бы подчеркивая, что понял все сказанное, что он доверяет хозяйке и будет делать так, как она сказала, но ему все равно самую малость не по себе. Элиза осторожно перешагнула через стенку Колодца, нащупывая правой ногой первую ступеньку. Убедившись, что все порядке и можно двигаться дальше, старушка перекинула вторую ногу и начала медленно спускаться. Она осторожно перебирала ноги и одновременно с этим быстро перехватывала одной рукой очередную округлую деревяшку, застывая между этими сложными махинациями на пару секунд без поддержки. Совершать все это, спускаясь в темный и сырой Колодец, от которого вдобавок веяло мертвым холодом – было довольно проблематично, от чего все приходилось делать крайне медленно, но при этом все равно неаккуратно, так как мозг то и дело норовил поторопить тело. Спуск также осложнял Шнобель, который хоть и был собакой размером с кошку, все равно имел вес – в подобного рода ситуации, особенно для старушки таких лет как Элиза – многократно приумножавшийся, не говоря уже о том, что просьбу хозяйки Шнобель игриво проигнорировал и то и дело вертел своей мордой, пытаясь уразуметь происходящее вокруг. Бабушка Лиза хотела было начать жалеть, что взяла его с собой, но тут же представила возможные переживания, оставь она его в жуткой суматохе наверху и отбросила подобные мысли в сторону.

Осенний Колодец казался безмерно глубоким, хотя на деле по заверениям старых писаний, канатная лестница не превышала длину двадцати метров. Элиза все продолжала спускаться и спускаться, стремительно теряя силы. Мерно затухали звуки кровавой сумятицы – казалось, будто она происходит где-то вдалеке, а не над головой в соседней зале. Примерно на середине этих ненавистных в данный момент Элизой двадцати метров, у нее начало сводить в судороге мышцы рук, а ноги капризно стали ослабевать. Конца не было видно и казалось, что если он и наступит, то сугубо в виде завершения жизненного пути. Двадцать метров скользкой деревянной лестницы, ведущей во хладную тьму, из которой бессовестно дул гудящий сквозняк, с собачонкой, хоть и небольшой, но собачонкой, в одной руке и быстрые перебирания округлых перекладин другой на фоне отсутствия каких-либо физических усилий за последнюю сотню лет, под приглушенный аккомпанемент воплей, грохота и стука – все давило тяжелым грузом на нее, давило настолько, что она вспомнила свои же слова, произнесенные Альберту с Гертой на завтрак – о неспешности жизни, о необходимости ловить момент и жить не прошлым с будущим, но настоящим. Именно неспешной казалась ей жизнь, хотя на самом деле это был очередной самообман, которым пропитаны жизни существ человеческих, дабы в очередной раз убежать и забыться. От чего даже ситуации и моменты, протекавшие стремительней реки Ундины у ее самого устья перед падением в бездну Края – все эти отрывки, а может местами и обрывки жизни – все они одинаково со временем искусственно забальзамировались в формальдегиде воспоминаний. От прошлого не убежать, от будущего не скрыться. Погруженная внезапно в эти размышления Элиза, отвлекшаяся ото всех мешающих факторов, не заметила, как преодолела оставшуюся половину спуска.

Коснувшись старческими ногами твердой поверхности Элиза первым делом отпустила пса – руки уже не отзывались болью, она их просто не чувствовала. Шнобель же, радостный от того, что может снова сноваться и вдоволь беситься – принялся наворачивать круги вокруг хозяйки, лая и виляя хвостом. А та, сперва оглядевшись, заприметила рычаг, в паре метров находившийся от спуска, и неспешно к нему побрела. Отвечал этот рычаг за систему освещения двух основных рукавов катакомб, пролегавших от спуска в Колодец до Оссуария и Сокровищницы Долины Осени. При его активации специальный механизм поджигал масляные лампы, вкрученные в потертые деревянные балки, служащие подпорками всем подземным путям. Каждая из ламп была соединена единой трубой, сокрытой в стенах, которая в свою очередь ползла наверх, прямиком в главную залу донжона и достигая поверхности, представляла собою большую декоративную чашу, формами и очертаниями напоминающую статую Осеннему цветку Гелениуму, где вместо шапки восхитительных солнечно-желтых, багрово-рубиновых цветков небольшого размера, находились отверстия. В них, в качестве обязательного ежемесячного ухода за лампами, бережно заливали масло. Оно медленно растекалось и затем поражая множество отдельных маленьких каналов, достигало в конечном итоге каждую из ламп. Свет возникал посредством активации сложного устройства, состоящего из двух кремниев в форме колесиков – привидение рычага в действие заставляло одно из них резко дергаться, создавая таким образом искру и поджигая торчащий конец фитиля, закрепленного над маслом.