Лишь благодаря героическим усилиям широкой общественности удалось спасти ансамбль служебных кабинетов отцов города. Этот выдающийся архитектурно-ландшафтный памятник недавней эпохи бюрократического ренессанса некоторые горячие головы предлагали переделать в краеведческий музей. Чудовищный дилетантизм, граничащий с невежеством! Ведь изменение функционального назначения любого здания неминуемо ведет к необратимым переменам как его внутреннего содержания, так и внешнего вида. Печально, но эту аксиому, которую надо знать со школьной скамьи, пришлось растолковывать добрых полгода, прежде чем на административных фасадах появились долженствующие таблички: «Памятник казенного зодчества 60–70 годов XX века. Охраняется…»
Но недолго пришлось нам испытывать чувство законного удовлетворения. Все настойчивее циркулируют слухи о новых готовящихся акциях непродуманного характера. В частности, очевидно, буквально поняв призыв к перестройке, некоторые ставят вопрос о перестройке летней резиденции приемщика стеклопосуды Никиты Волконского в пионерский лагерь. Другие ведут разговоры о том, что надо бы преобразовать квартиру заведующей сектором учета и распределения жилой площади Антонины Лапкиной в общедоступную кунсткамеру. Третьи же доходят до того, что предлагают снести личный гараж директора плодоовощной базы Никодима Капустьянца и разбить на этом месте городской парк культуры и отдыха.
Не поддадимся, товарищи, эмоциям! Посмотрим на вещи здраво. Прежде всего перечисленные предложения не выдерживают никакой критики с экономической точки зрения. Владельцы уникальных сооружений в кругу друзей и знакомых неоднократно подчеркивали, что содержать в порядке эти строения стоит немалых средств. Таких денег в горисполкоме просто-напросто нет. Тем более нет их там для какой-либо конкретной перестройки в примитивном смысле этого слова. И потом, где же логика? Зачем взваливать дополнительные расходы на местные органы, если такое под силу частным лицам?
А главное, о чем уже было говорено выше: давайте помнить о потомках, о людях третьего тысячелетия! Вдруг им захочется узнать, а как в конце двадцатого века поживали простые советские бюрократы, взяточники, жулики. Выйдут они тогда на балкон своей крупнопанельной пятиэтажки, справедливости ради тоже сохраненной на века, глянут окрест, и предстанут их взору в нетронутом своем великолепии усадьба скромного приемщика стеклотары, особняк рядовой сотрудницы коммунальной службы, подсобная постройка торгового руководителя среднего звена. И, вытирая слезу умиления, с завистью вздохнут потомки: «Умели же жить люди!»
г. Обрадовск
АВИТАМИНОЗ
Научно-популярный роман
— Боже! Какой ты краснощекий! — воскликнула Лора.
Я самодовольно ухмыльнулся. Лора, а с недавних пор, как стала бабушкой, уже Лариса Алексеевна, была моей однокурсницей. Последний раз мы виделись лет пять назад, и поэтому, не скрою, ее восклицание порадовало меня: значит, выгляжу я еще молодцом.
— Нет, какая сила воли! — Она всплеснула руками: — Он даже улыбается!
— А почему, собственно, мне не улыбаться? — удивился я.
— Ты что, притворяешься? Или тебя держат в неведении? — вопросами на вопрос ответила Лора.
— Послушай, в чем все-таки дело, черт побери?! — Я, кажется, начал терять терпение.
— Да, все сходится, — грустно констатировала Лора. — И этот румянец и эта необъяснимая вспыльчивость. Разве врачи не предупреждали тебя?
— Какие врачи? Я не помню, когда был в поликлинике.
— Ты знаешь, я тоже давно уже не доверяю официальной медицине. — Лора явно обрадовалась моему признанию. — Что могут наши врачи, если все они исповедуют псевдогуманизм? — И она очень артистически передразнила всех наших врачей: «Головка, говорите, болит? Из носика течет? Горлышко пощипывает? Не волнуйтесь, больной, абсолютно ничего страшного. Сейчас я вам выпишу рецептик. Попьете таблеточек, микстурочки сладенькой по чайной ложечке, горчичнички поставите, и все как рукой снимет». А больному наоборот хуже становится. Почему? — Лора вопросительно посмотрела на меня.
— А действительно, почему это ему хуже стало? — поинтересовался я.