След

- Слышу!

- Хочу Русь единой волей крепить, не своего возвышения ради, а ради Отчизны! - Михаил Ярославич замолчал, будто тяжко стало напрасные слова говорить. А всё же добавил: - Так не будь мне врагом, Юрий Данилович, а стань мне помощником.

- В воле твоей, великий князь, - без дыхания, одними губами вымолвил Юрий.

- Не слышу!

- Да! Да! Так! Отныне твой сыновец! По праву ты вокняжен над нами! Ты старший, ты! Да, князь великий, да! - чуть не плача от досады и злости и в то же время в каком-то жутком и радостном исступлении выкрикнул Юрий.

А в голове, будто молот о наковальню, стучало лишь одно слово: «Спасён! Спасён!..» Земля возвращалась под ноги. И крепче тискали её Юрьевы каблуки.

Долго длилось молчание. Лишь кони тверичей в сгустившейся, словно сумерки, тишине глухо переступали копытами да звякали ненароком железами.

- Ладно, Юрий, - наконец произнёс Михаил Ярославич. - Хочу тебе верить… Я на твою отчину и имение не зарюсь. Живи, как все мы живём, - Божией милостью… Но только помни, Юрий, - даже не пригрозил, а будто бы попросил, - коли в другой раз заставишь прийти, так я приду, но больше уж не прощу.

Вот и все вразумление.

Ох, Господи! Да зачем же на другой-то раз откладывать было о, что надлежало исполнить незамедлительно!

Ну почему, почему не отсек тогда Михаил птичью клювастую голову? Духу не хватило честный меч опозорить родственной кровью? Да ведь не частный вопрос решал! Ведь Юрий не только на Михаила поднялся, но на всю русскую жизнь, и не на один лишь древний её устав, но на самое её будущее! Вот ведь что!

Да разве ж не сказано: помышляющим на престол не по Божию благоволению и дерзающим на измену - АНАФЕМА!

Но посчитал, что злом одно лишь зло воцарит и от того не будет добра. И остался великодушен Тверской.

А много ли стоит великодушие на Руси? Сами-то посчитайте!

Разве управишься с Русью великодушием?

Если, скажем, будешь ты лжив, правитель, и глуп, тебя не осудят. Мало ли лживых и глупых правителей? Но если при этом проявишь зверство, так можешь не сомневаться - все простится тебе и все твои глупости найдут оправдание. А если зверство проявишь великое, так после тебя ещё и возвеличат в веках. Скажут, а иначе, мол, он и не мог. Мол, нельзя было иначе! Но вот если проявишь великодушие, так тебе его не простят. Не в силу, но в слабость зачтут. Как же, скажут, мог убить, так почему ж не убил? Ведь ты же правитель! А уж те, кого ты пощадил, не сомневайся, тут же заново тебя предадут и оплюют, и надсмеются над твоим же великодушием, ибо… ибо люди. От века враждуем и ненавидим, грызём и кусаем друг друга!

Правитель не может быть слабым. Правитель не должен быть слабым. Но ведь не слаб же был Михаил! Отчего пощадил? Нет ответа.

А может быть, в самом деле, того и хотел достичь Тверской на Руси, чтобы царствовать в ней Законом, а не страхом и кровью.

Того хотел. Ан, видать, не по времени…

Глава третья

И вот спустя три года, как раз на день памяти апостола Тита, что приходится на конец лета, Михаил Ярославич пришёл под Москву вторично. Были у него на то основания по-весомее прежних. Не в том суть, что обнесли, обволокли словесами да обманули, но в том, что ясно определилось: не будет покоя и мира, пока на Москве Иван да Юрий паучью сеть для Руси плетут. А сеть-то они, несмотря на клятвенные заверения не пакостить, вновь аж до самого Великого Новгорода раскинули!

Дней за десять до того в Москву прибежал Михайловым ли послом, приблудным ли псом, обратним ли перемётчиком четвёртый по счету из Даниловичей - брат Борис. Он-то и уведомил старших о намерениях Тверского. О серьёзных намерениях.

- …Не устоять вам, братья! И кланяться нельзя! - скулил Бориска, размазывая по щекам покаянные слёзы.

Бориска был досадой Даниилова семени. Если каждого из братьев, даже излиха сердобольного последыша Афанасия, отличала какая-то свойственная лишь ему своеобычная и яркая метина, то Бориска среди них выделялся лишь тем, что был совершенно неприметен. И по натуре, и по внешности тусклый, как присохшая, припорошённая пыльцой коровья лепёха, - ну, ни одной в нём княжеской доблести! Будто создавал его батюшка вовсе для дела и рода без надобы, а лишь от скуки ночной. Словом, так себе человечишко, по присказке: ни Богу свечка, ни черту кочерга!

- Да не реви ты - прощён! - рявкнул Юрий. - Толком докладывай, чего тебе ведомо!

- Почему кланяться-то нельзя? - чисто пьявицей впился взглядом в младшего брата Иван.

- Да потому, что чуть ли не кажный день кои-то люди бегут в Тверь к великому князю из Великого Новгорода!

сопли, насупился и испуганно замолчал.

- Да говори ты!

- Новгородцы-то не сажают Михайловых наместников по сговору с вами! Вот что! - выпалил Борис.

- От люди! От люди! - всплеснул руками Иван.

- Ещё что?

- Говорят, мол, что вятшие бояре новгородские в ущерб и досаду Михаилу Ярославичу тебя хотят над собой вокняжить! - Бориска поднял глаза на Юрия.

- Ну так?