След Бешенного

- Ну, во-первых, я буду в Москве не так скоро. А во-вторых, когда вернусь, не знаю, кем буду. Вы, Алексей, наверное, плохо представляете себе сегодняшнюю ситуацию в России. Пока ты при должности, ты можешь о чем-то просить и на что-то рассчитывать. А превращаясь в простого смертного, теряешь все возможности даже и попросить. Может, мне придется искать работу в Америке и обратиться за помощью к вам.

Оценив шутку, Гурьбин радостно захихикал...

Провожала Гурьбина небольшая группа представителей местной элиты, среди которых возвышался Моня Циперович. Когда Гурьбин отбыл, Моня подошел к Позину, направляющемуся к гардеробу.

- А вам, Александр, понравилось?

- Да. Я еще в Москве его слышал. Он одаренный человек.

- Талант у него таки есть, - поддержал Позина Моня, - но прилипчивый, как мент.

- Почему именно мент? - с недоумением спросил Позин.

- Это я так говорю, из-за старых воспоминаний. Наши украинские менты были такие прилипалы - пока им не дашь денег, ни в жисть не отвяжутся. Потому я таки всегда говорю - не как банный лист, а как мент.

- А при чем тут Гурьбин? - ничего не понял в этих воспоминаниях Позин.

- Слушайте меня уже сюда. У нас в Тернополе был Изя-Скрыпач, играл хорошо в ресторане, в кафе. Человек небогатый, но талантливый, не хуже этого, - Моня выразительно кивнул в сторону открытого еще рояля, - но скромный. Мы, деловые, давали ему большие деньги, но он знал свое место: он уже развлекает серьезных людей.

- Ну и?.. - все еще никак не мог въехать Позин.

- Слушай-таки дальше, Шура! Из Америки пошло - те, кто развлекает, получают бешеные бабки, а за что, я вас спрашиваю? Этот Гурьбин просит у меня миллионы гринов, чтобы поставить его музыкл. А что мне с его музыкла? Он думает, что я этот, как его, продюсер. А я всего лишь тихий старый еврей.

Концепция Циперовича о взаимоотношениях людей искусства и деловых людей была несколько старомодной, но явно перекликалась с ленинской - известно, что вождь считал всю интеллигенцию говном. Позин предпочел это не-ожиданное сходство не обсуждать и, простившись с собеседником, на такси отправился к себе в гостиницу...

VIII

Добро не прощается

Семья Лукошниковых не имела дворянских корней, однако каждый в ней гордился своей исконно русской фамилией, происхождение которой последнему ее носителю по мужской линии Лукошникову Кузьме Силантьевичу удалось установить аж до войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Его предки занимались плетением корзин, лаптей и туес-ков, любых других изделий из лыка.

Кузьме Силантьевичу, полковнику в отставке, в военных архивах Исторического музея удалось разыскать упоминание о своем прапрадеде, который, оказывается, участвовал в Бородинском сражении, и звали его тоже Кузьмой.

Упоминание его имени в скрижалях того времени было связано с тем, что солдат Кузьма Лукошников, находясь в передовом дозоре, не только первым обнаружил противника и предупредил об этом своего командира, но и в одиночку за-хватил в плен французского офицера, за что и был награжден Георгиевским крестом.

Так что, несмотря на сугубо мирную фамилию и на то, что их далекие предки были скорее всего обычными деревенскими умельцами, последующие отпрыски Лукошниковых по мужской линии стали исключительно военными. Отец Кузьмы, со старинными русскими именем и отчеством Силантий Селиверстович, ушел в отставку в чине капитана незадолго до начала Великой Отечественной войны, но не смог оставаться в тылу, когда на страну напал враг. Двадцать второго июня с утра он отправился в военкомат, получил отказ, но после настойчивых просьб и уговоров настолько надоел военкому, что тот направил его учить ратному делу новобранцев.

У Силантия было трое сыновей, которые служили в армии, и все трое ушли на фронт в первый же день войны. Двое пали смертью храбрых на полях сражений, и домой вернулся только Кузьма. Уходил лейтенантом, вернулся майором, позднее стал подполковником, а незадолго до окончания службы получил полковника и с почетом был отправлен на пенсию.

К тому времени у него народилось тоже трое детей: одна девочка - Катерина и два мальчика - Савелий и Гордей, которые, как и следовало ожидать, решили продолжить семейную традицию и стать военными. Семья была очень дружной, несмотря на тяжелый характер главы семейства, державшего домашних в ежовых рукавицах: слово отца было законом для всех без исключения. В семье царил настоящий домострой, но никто из детей даже в мыслях не обижался или упрекал своего отца: тот никогда не наказывал зря, и всегда суровость наказания соответствовала тяжести проступка.

Как это часто бывает, мир и согласие в семье создавала мать - Серафима Иннокентьевна. Суровый глава семейства, геройски прошедший войну: в праздники его грудь напоминала настоящий иконостас, сверкавший в солнечных лучах от орденов и медалей, к супруге своей относился подчеркнуто уважительно. Он очень ценил ум и доброту своей Серафимы, а потому в самые сложные для семьи минуты жизни, когда нужно было принять трудное решение, глава семьи всегда советовался с женой.