След Бешенного

- Вид...но... так... Мне... пло...хо... у...бей...те... и...ли... спа...си...те... я... ска...зал... прав...ду...

Его дыхание становилось все тяжелее и тяжелее: было ясно, что еще пара-тройка минут, и он действительно отправится к Всевышнему. Джулия поняла, что такой человек не станет лгать за несколько минут до встречи с Богом. Выходит, он говорит правду и Орден масонов не имеет никакого отношение к похищению Савелия. Джулия наклонилась к старику и тихо сказала:

- Ладно, мсье Перье, живи! Сейчас ты уснешь и забудешь обо всем, что слышал и видел с момента аварии! И вообще, в будущем относись к Бешеному с уважением и никогда не делай ему зла!

Великий Магистр молча смотрел на нее широко открытыми глазами, продолжая в буквальном смысле задыхаться, но на этот раз в его глазах читалась надежда.

Джулия легко прикоснулась к нужной точке на его шее: глаза Великого Магистра мгновенно закрылись, и дыхание стало ровным и глубоким.

Джулия нажала на часах кнопку вызова:

- Дон, осталось пять минут до места назначения. Сверните в правый переулок и там быстро перенесите всех охранников по своим местам: надеюсь, не перепутаете... После этого Константин доведет "Линкольн" до места, усадит водителя за руль, а потом ты, Дон, заберешь его, и мы встретимся через сорок минут у меня дома.

- О'кей, - отозвался Шеппард...

Когда Великий Магистр очнулся, он зло взглянул на водителя:

- В чем дело, Сэм? Почему стоим? Мы же опаздываем!

- Нагоним, Ваше Святейшество! Нагоним, будьте уверены! - Он резко дал по газам, и белоснежный лимузин устремился вперед.

Никто из тех, кто находился в белом "Линкольне", ничего не помнил о том, что с ними случилось несколько минут назад: каждый был уверен, что они только что отъехали от здания Ордена...

XXII

Роковая ошибка

Ростовский собрал всех своих людей, свободных от срочных дел, на даче одного приятеля. Эту дачу они часто использовали не только для серьезных встреч, но и для празднования дней рождений, каких-то важных событий и дат. Приятеля все называли Митричем. Никто не помнил его настоящего имени: Митрич и Митрич.

В прошлом он был классным "медвежатником", и к началу Отечественной войны, успев дважды окунуться в "места не столь отдаленные", Митрич был коронован в "Воры".

Откликнувшись на призыв Родины, по собственному заявлению, он попал в штрафной батальон и вместе с Красной Армией в боях и сражениях дошел до самой Польши, став отличным разведчиком.

Родина по достоинству оценила его воинскую доблесть: два ордена Красной Звезды, орден Красного Знамени и два ордена Славы. Он был классным разведчиком и много крови попортил врагу, но за несколько недель до победы, находясь в тылу врага под чужим именем, был провален предателем и захвачен гестапо. Несколько дней длились пытки, но Митрич держался из последних сил и в какой-то момент придумал, как можно попытаться спастись. Он сделал вид, что сдался, и предложил показать в лесу тайник, где все им было запрятано: шифры, рация, оружие, деньги.

Эти места Митрич знал как свои пять пальцев и, улучив момент, дал деру. Несколько дней гестаповцы прочесывали с собаками леса в округе, пытаясь отыскать хитреца, но тот как в воду канул.

Десять дней Митрич отсиживался в болотах, питаясь болотной ягодой, которую запивал зловонной болотной водой, но здоровый молодой организм выдержал, не сломался. Вскоре Митричу удалось добраться до своих, и его, вместо того чтобы представить к очередной награде, в третий раз кинули за колючую проволоку, лишив всех наград и недавно присвоенного звания лейтенанта. Двадцать пять лет подкинула ему "народная власть" по пятьдесят восьмой статье за все геройские дела и за то, что сумел сбежать от гестаповцев, и за то, что не сгинул в болотах.

Так бы, наверное, и сложил Митрич свою головушку в советских лагерях, особенно благодаря своему нетерпимому и дерзкому характеру, если бы не отправился на тот свет "отец всех народов".

Сначала Митрича выпустили по амнистии, а потом и вообще реабилитировали, вернув все награды и восстановив во всех правах. Однако запоздало раскаяние советской власти перед ним: разочаровавшись в советских идеях, Митрич решил вновь стать хозяином своих желаний. Он продолжил профессию "медвежатника".

Конечно, служба в Армии противоречит воровским понятиям и воровским законам, но для той войны было сделано исключение и "Воры", прошедшие Отечественную, начали именоваться "Польскими Ворами".

Тридцать пять лет безнаказанно вскрывал сейфы Митрич, заслужив уважительное прозвище Неуловимая Лапа даже среди ментов, и всякий раз оставлял в качестве своеобразной визитной карточки беличью лапку. И только единожды, вконец озверевшие менты, не будучи в состоянии собрать против Митрича достаточно улик, чтобы осудить за взломанные им сейфы, подкинули ему ствол и влепили все, что могли по соответствующей статье - три года строгого режима.