След человеческий

Каждый раз, приезжая сюда, я видел какую-нибудь новостройку. Вот и теперь недалеко от колхозного клуба в глаза сразу же бросилось новое здание с застекленными верандочками, обнесенное невысокой деревянной оградой.

—      Это у нас дошкольный комбинат — ясли и детский садик. Недавно открыли,— пояснил Горшков.

В другом месте плотники ставили еще один новый дом. Колхозные электрики тянули куда-то проводку.

Остановившись возле нового домика, Аким Васильевич сказал:

—      А здесь у нас общежитие для девчат. Приезжает к нам, знаете ли, из разных районов молодежь. Просится в колхоз. Мы говорим: поживите, поработайте, а там будет видно. Тех, кто покажет себя старательным, принимаем. Обеспечиваем общежитием, чтобы по чужим углам не ютились. Хотите взглянуть?

Мы зашли. В большой комнате общежития было неуютно. Кровати застланы кое-как, на скорую руку. Пол не метен.

За столом сидели две девушки в полушалках и ватниках. На столе — остатки какой-то еды, немытая посуда.

—      Что же это вы делаете? — удивленно спросил Аким.

—      Обедали, товарищ Горшков.

—      Вот так, даже не раздеваясь?

Девчата сидели потупившись и молчали.

—      Может быть, у вас холодно?

—      Нет, тепло.

—      Так что же вы ватнички-то не сняли?

—      Торопились, Аким Васильевич.

—      Ай-ай-ай! И пол не метен.

—      Веник еще не выписали со склада.

—      А сами-то не догадались связать? В колхозе давно ли живете?

—      С весны.

—      Откуда приехали к нам?

—      А мы меленковские, Владимирской области,— ответила одна из девчат.

—      Так неужели вы и дома жили в такой грязи? Нехорошо, некультурно. Вы бы у порога половичок положили, чтоб ноги обтирать. Веничек связать — дело тоже, знаете ли, простое. И коечки убирать как следует надо.

Он был явно смущен и раздосадован тем, что, желая показать один из очагов нового быта, привел меня в это неуютное помещение.

Потом мы побывали на хозяйственном дворе, в механической мастерской, в Доме сельскохозяйственной науки, а Горшков все нет-нет да и возвращался мыслью к общежитию девчат, как бы оправдываясь, говорил:

—      Не сразу, понимаете ли, но и там все устроится...

И уже вечером дома, сидя за чаем, вдруг что-то вспомнил, подошел к телефону и позвонил своему заместителю Романенко:

—      Иван Федосеевич, мы, знаете ли, были сегодня в общежитии у девушек — очень уж там неприглядно. Надо им чем-то помочь.

После чая он опять увел меня в кабинет и завел речь о том, что вот, мол, переделать дом или даже построить новый гораздо легче, чем перестроить психологию человека.

—      У нас, знаете ли, за последние годы в лесу много лосей развелось,— сказал он.— Охота на них, конечно, запрещена, но бывает, что браконьеры нарушают порядок. Вот недавно был такой случай. Наши колхозники убирали овес возле Вековской стражи. Там небольшой участочек примыкает к самому лесу. Вдруг в лесу раздается выстрел, а вслед за тем на опушку из чащи выбежал молоденький лось. Огляделся — и прямо к людям. Шагов двадцать не добежал, грянулся оземь.

Подошли к нему — видят: кровь. Попытался он встать, но сил не хватило. Голову вытянул, смотрит на людей такими, понимаете ли, тоскующими глазами и весь дрожит каждой жилочкой. Одна женщина даже заплакала от жалости.

Стреножили лося, взвалили на телегу и увезли. А через некоторое время появляется из лесу человек. Наш же колхозник, баламутный парень, шофером на трехтонке работает. Остановили его, спрашивают:

—      Не ты ли стрелял?

Отказывается.

—      Ты — больше некому.

—      Да у меня и ружья с собой нету.

Тут одна женщина и говорит:

—      Бесстыжие глаза, я же тебя утром видела, ты с ружьем шел. К месту происшествия надо вести его...

А парень упрямится:

—      Никуда идти не желаю.

Однако народ приказал, и тут уж ничего не поделаешь— надо идти. По следам вернулись к тому месту, где он стрелял в лося, и неподалеку нашли его «ижевку». Он ее, понимаете ли, в кустах спрятал.

Поступок браконьера обсуждали на общем собрании. Некоторые предлагали даже исключить его из колхоза. Тут ведь дело не столько в лосе, сколько в том, что человек пытался обмануть коллектив. А коллектив обмана не терпит. Вот лось — животное, в диком состоянии находится, а и оно от злого человека к народу шарахнулось защиты искать. Конечно, инстинкт самосохранения, но все же, понимаете ли, очень наглядно.

На собрании этому парню все припомнили. В конце концов строгий выговор с последним предупреждением записали, а за браконьерство взыскали штраф.

—      Ну а с лосем что же?

—      Лося пришлось прирезать. Жалко было. Такое красивое животное. Молодой еще бык, с белыми чулочками на ногах... Вот так,— закончил он,— многие люди еще не осознают безобразия своих поступков.— И, помолчав немного, добавил:— Дом, знаете ли, переделать легко, а душу человеческую куда как труднее. Да вот хотя бы и красили...— начал было он, но, махнув рукой, замолчал.

—      А что красили? — спросил я.

—      Да то же самое!