След черного волка

– На Угру на вашу, чтоб ее… Наш князь с вашим князем сговорился против вятичей на нижней Угре городок крепкий поставить и воеводу посадить. Я и есть тот воевода! Сейчас только узнал. А не валял бы ты дурня с твоей матерью, ты бы был тот воевода порубежный! – отрезал Красовит. – Ну куда вы лезли, черноокие мои! Думали, Вершина тебя князем назовет? Да он бы и назвал, коли из него та подсадка разум выпила, но род‑то признал бы тебя? Племя признало? Против детей от княгини? Не смеши! Во всей Нави столько подсадных духов не набрать!

– Но у вас‑то Зимобор одолел детей от княгини! – горячо выкрикнул Хвалислав. – И племя его признало, а его мать совсем низкого рода!

– Она все‑таки свободная была, от честных родителей, и нашего, кривичского корня. И Зимобор у старого князя был старший сын. А ты что? Лютомер – старший, и мать его – из князей. Пустое дело твоя мать затеяла с той своей заморокой, и тебе не помогла, и себя погубила! Знал бы ты свое место, дружил бы со старшим братом и из воли его не выходил, глядишь, он бы тебе какой городок отдал, имел бы ты достаток и уважение, женился бы и свой бы род после себя оставил. А теперь сиди тут вот – ни рало, ни кочерга!

– Он все равно хотел от меня избавиться!

– От меня князь тоже хочет избавиться! Но воеводой послать или в холопы продать – не одно и то же, а?

– Я не холоп!

Красовит только молча посмотрел на него. «А кто?» – говорил его взгляд. Об участи Хвалислава между князьями было заключено только одно соглашение: не выпускать ранее чем через три года. Но если бы Зимобор вздумал продать своего собственного, захваченного в сражении пленника, никто не вправе был бы его за это упрекать.

– Это что же мы – на Угру поедем жить? – робко подала голос из темноты Ясна.

– Вы пока нет, – ответил Красовит. – С отцом останетесь. Сперва я сам с дружиной поеду. Двор поставим, оглядимся, что и как. На другое лето, может, заберу и вас. Ну, готова лежанка? Наговорился я сегодня по уши, спать хочу.

Хвалис поднялся и ушел прочь, к своей жесткой постели в темной клети чужого двора. Казалось, в ней одной воплотилось все его унижение и разбитые в прах надежды.

Глава 7

Месяц травень шел к концу, а Лютава все жила в Ратиславле, ожидая возвращения брата. Работы было много, и время шло быстро. Уже гоняли скотину на луг, мужики перепахивали прошлогодние палы. Закончили сеять жито, настала очередь льна и конопли. Расцвела рябина – пышные соцветья обещали хороший урожай льна. Русавка явилась из леса, заткнув цветущие гроздья за венчик, вся в облаке бело‑золотистых цветов, и девки, подражая ей, гурьбой бросились за тем же самым. Молигнева сходила посмотреть землю на распаханных и унавоженных льнищах и объявила: пора.

Наутро все девки высыпали из домов с тщательно расчесанными, но незаплетенными косами, женщины надели праздничные сряды, полыхающие всеми оттенками красного. Посев льна был из самых любимых женщинами событий года – как и все, что связано с прядением и рукодельем. Этот день кладет начало главным женским работам года, в конце которого ждут новые, белые, будто лебяжье перо, сорочки и рушники, – потому он всегда вызывает такой душевный подъем. Все были веселы, взбудоражены, девки носились туда‑сюда, гоняясь друг за другом, будто вилы в облаках распущенных волос. Старухи, с осторожностью несущие, запрятав в рукава, по два печеных яйца каждая, ворчали и бранились, боясь, как бы не толкнули.

Все тянулись в избу младшего Велетурова сына Турогнева, которого бабы вчера избрали сеятелем. Начинал сеять всегда князь, но сейчас его не было дома, поэтому в таких случаях выбирали самого красивого и удачливого мужика из ближайшей княжьей родни. Каждая хозяйка несла ему по два яйца – так положено. Входя и кланяясь, они подавали яйца Турягиной жене Вестиславе, тоже одетой в праздничную красную поневу и нарядный навершник, вышитый и отделанный красным шелком. Эту «дань» она складывала в корзину и качала головой, смеясь: Туряга лопнет, если все это съест!

В поля отправились толпой: впереди Туряга, в новой беленой рубахе, с решетом семени, с топором за поясом, за ним жена с корзиной яиц, следом прочие Ратиславичи, мужчины и все женщины, от старых бабок до девчонок. Мужчины несли семена в решетах, женщины – грабли. Сначала пришли на княжье льнище: начинать надлежало отсюда.

– Давай, скидавай портки! – смеясь, предложила мужу Вестислава, и все женщины вокруг поддержали ее одобрительными криками.

Туряга снял портки, завязал веревочками штанины, и Вестислава стала осторожно пересыпать в них льняное семя. В каждую штанину незаметно подложили по печеному яйцу. Три яйца закопали в борозды, чтобы подкормить землю, два дали съесть сеятелю, а потом принялись за дело. Туряга бросал семена, а Вестислава, идя за ним, заравнивала граблями борозды, чтобы не поклевали птицы. Прочие разошлись по своим льнищам и тоже принялись за работу: каждый большак съел два яйца, два‑три закапывались, потом выходил сеять, неся семена в завязанных портках.