След черного волка

Лютава привыкла идти за вожаком – след в след, и теперь у нее было странное чувство: именно эта необходимость следовать за ним требовала, чтобы она начала прокладывать свою собственную тропу. Всякая молодая волчица рано или поздно уходит из родной стаи, чтобы стать матерью новой семьи. Раньше Лютава, даже разлучаясь с Лютомером, соотносила с ним все свои поступки и желания, но теперь этого уже не нужно было делать. Она будто выглянула из‑за широкой спины брата и вышла на простор, в мир, который был ее, и только ее, владением. К этому требовалось привыкнуть. Было страшновато, но возврата к прошлому нет. Река не течет от устья к верховьям, и жизнь человеческая стремится только вперед.

Следуя этому течению, мысли ее брата сейчас устремлены к другой женщине. Так повелела ему новая покровительница – Мать, средняя из хозяек источника судеб. А путь Лютавы еще только лежит к этому колодцу, и туда Лютомер с ней не пойдет. Свою судьбу каждый ищет сам. Даже самый близкий может помочь, но не может пройти с тобой эту дорогу: всякий иной на ней слеп, как мертвец в мире живых.

Лютава не сомневалась, что брат справится со своим делом еще до исхода лета, а выходит, и ей нужно будет ждать его с готовым женихом – хочешь не хочешь. Откладывать некуда: она должна найти его не позднее того срока, когда Лютомер привезет домой свою будущую жену.

– Я отложу свадьбу до тех пор, пока ты не выберешь себе кого‑нибудь, – сказал вдруг Лютомер. – Даже если надо будет ждать еще три года.

– Не нужно три года. Мне указали верный путь, и скоро я буду знать, кого ищу.

Лютомер не спросил, что за верный путь и кто его указал: теперь у нее было право на свои пути.

– А если и в третий раз обманет… – снова начала Лютава, – воеводу возьму, и пусть этот песий жених как сам себе знает! Тот вон какой мужчина видный!

– Только на лице горох молотили.

– Не пригож, зато пригоден.

Лютомер хмыкнул, оглянулся на нее и потрепал по затылку. Лютава фыркнула в ответ – и спихнула его с ветки в воду.

Глава 10

Поздним утром, когда уже высохла роса, на тропе вдоль нижней Угры шли двое: женщина лет пятидесяти и семилетняя девочка. Женщина была рослой, дородной, и убрус ее, тончайшего льняного полотна, белого, как летние облака, был уложен сложным способом большухи. Под мышкой она несла сверток. Девочка была в рубашке с тоненьким красным пояском, с недавно впервые заплетенной косичкой и маленьким колечком на правом виске, прикрепленным к тесемке. Она несла лукошко, где в сене покоились три вареных яйца. Видно было, что девочке хочется побежать, нарвать цветов, поискать земляники на солнечных склонах оврагов, но она, едва сделав шаг от тропы, тут же прыгала назад, будто вспомнив что‑то, боязливо оглядывалась и жалась к бабушке, норовя взять за руку.

– Ты, Лельча, не бойся, – успокаивала ее Твердома. – У кого в роду есть русалки, тех они не тронут. Может, покажутся, посмеются, а вреда не сделают. Иди спокойно и будешь невредима.

– И мы увидим… ее? – робко спрашивала Лельча, сомневаясь, стоит ли называть по имени ту, к которой они идут.

– Ты, должно быть, увидишь. Ржаные сестры детям часто показываются, а бабкам – как захотят. Любеша в летошный год видела, а матери не показалась она.

Лельча закивала: о той встрече Любеша, старше ее на год, рассказывала родичам с десяток раз, а сестрам и еще больше. Теперь настал черед Лельчи, которой в начале весны сравнялось семь лет, и она очень старалась вести себя как подобает. Это было важное дело. Каждый год девушки угощают русалок и водят в их честь круги в березовой роще, но род Проворичей из Щедроводья и здесь был особенным: только у них имелась в роду своя собственная русалка.

– Ай! – Девочка вдруг вскрикнула и прижалась к бабке.

Впереди на тропе, отчасти затененной стволами и лапами елей, мелькнуло что‑то живое. Сквозь зелень хвои Лельча заметила волчью шерсть: показалось, прямо им навстречу бегут два волка. Один крупнее, почти белый, а второй поменьше – серая поджарая волчица, чуть припадающая на заднюю лапу…

Но едва успела охнуть Твердома, одной рукой прижав к себе внучку, а другой выставив вперед клюку, как встречные показались из‑за ствола. И вовсе не волки, а люди: рослый молодой мужчина и с ним тоже высокая, худощавая девушка с длинной русой косой.

– Здорово, молодцы! – воскликнула Твердома то самое, что положено говорить при встрече с волками. – Нам в одну сторону, а вам…

– И нам в ту же самую! – закончил молодец и улыбнулся. – Ты ли это, баба Твердома? Неужели родню не узнала?

Бабка и прижавшаяся к ней внучка рассматривали встречных в немом изумлении. Старшего княжича Лютомера Вершиславича здесь видели всякий год, и Твердома знала его в лицо, но уж слишком неожиданно он появился перед ней – прямо посреди леса. Стоило моргнуть – и вновь она видела двоих волков, глядящих на нее круглыми желтыми глазами…

– Вершиславич! – наконец отозвалась бабка. – Лютомер! Это ты или мне мерещится?

– Это я. А это сестра моя, Лютава. Не забыли ее? Прошлый год мимо вас ехали.