След крови. Шесть историй о Бошелене и Корбале Броше

Оказавшись внизу, Риз бросился вдоль стойки к двери.

Дверь распахнулась, и за ней возник Хордило, который ткнул в Эмансипора пальцем и воскликнул:

— Ага, а вот и ты!

Несмотря на пронизывающий холод, полузамерзший песок, который Вуффин переворачивал лопатой, вонял мочой. Он уже выкопал приличных размеров яму и начал сомневаться, не подвела ли его память, когда лопата ударилась обо что-то твердое. Удвоив усилия, Гагс быстро извлек покрытого выбоинами и пятнами каменного идола. Со стоном подняв статую из ямы, он поставил ее на песок и пригляделся повнимательнее.

Прошло всего несколько лет с тех пор, как Вуффин зарыл ее под уборной, но изваяние выглядело теперь так, будто ему было много веков. Когда наступит весна и улучшится погода, он сможет погрузить идола в свою тачку и отвезти в селение. В любом случае этот был намного лучше, чем в прошлый раз, а разве ведьма Хурл не заплатила ему тогда целый мешок серебряных монет? Кто знает, может, Клыкозуб тоже с радостью будет молитвенно преклонять колени перед «древним» идолом.

Создание истинных произведений искусства требовало определенной творческой интуиции, и если бы Вуффин в прошлый раз в порыве вдохновения не отколол сосок, нанося последние штрихи, у него никогда не возникло бы мысли переделать сосок в рот, а потом повторить то же самое с другим, изобретя совершенно новую богиню земли, секса, молока и прочего. На этот раз он развил тему, добавив внизу третий рот.

Снова услышав доносящиеся с берега голоса, Гагс вылез из вонючей ямы и стряхнул с ладоней песок.

Лодка вернулась, и на этот раз трое моряков пытались выбраться на тропу. Забинтованный хромал, а потому слегка отставал от остальных.

Вуффин ждал их, забрав лопату.

— Что, одумались? Неудивительно. Надвигается очередная буря…

Но трое чужаков просто прошли мимо, тяжело дыша, стеная и всхлипывая. Гагс хмуро уставился им вслед.

— У меня есть горячий бульон! — крикнул он, надеясь привлечь их внимание.

Но все было тщетно. Пожав плечами, Вуффин снова положил лопату и, подняв идола, понес его к воде, туда, где в залив уходила неровная каменная гряда. В ближайшие несколько месяцев идолу предстояло лежать среди этих камней, день и ночь подвергаясь воздействию соли, холода и суровых волн.

Вуффин был уже на полпути к гряде, когда увидел другую, быстро приближавшуюся лодку.

Шпильгит ковылял по улице в сторону своей конторы, скрежеща зубами от боли. Если бы Фелувил в последний момент не споткнулась, нож угодил бы ему в спину, а не в правую голень. Он чувствовал, как его бьет дрожь. Лишь у человека со странностями могло возникнуть желание стать сборщиком налогов, и за прошедший месяц Шпильгит пришел к выводу, что, пожалуй, не создан для такой работы.

Он вспомнил былые времена в Элине, когда еще только постигал азы своей профессии. Сбор налогов в городе, где заправляли пираты, был довольно рискованным занятием. Их всех учили владеть оружием и распознавать яды, а некоторые из его приятелей-соучеников всерьез прибегали к помощи серой магии. Когда наступал ежегодный день уплаты налогов, сборщики не могли доверять никому, даже телохранителям, которых выделял каждому из них Анклав. В последний год, который Шпильгит провел в городе, Гильдия потеряла почти шестьдесят процентов своих членов, и в суматохе пропал далеко не один сундук с собранными в качестве налогов деньгами.

Назначение в глухую провинцию он считал счастливой возможностью избежать кровавых ужасов, творившихся в день сбора налогов в Элине. Шпильгит не обладал способностями, благодаря которым сборщик налогов мог вести в Элине долгую и счастливую жизнь. Ему не хватало той ожесточенности души, которая требовалась для откровенного грабежа, запугивания и угроз, без чего успешное изъятие части чужих доходов было просто невозможно. Вместо этого Шпильгит готов был выслушивать жалостливые истории о жутких трагедиях, внезапных пожарах, загадочных ограблениях и бесследно пропавших деньгах. У него выступали слезы при виде опирающегося на трость хромого калеки или сопливых детишек, цепляющихся за юбку насквозь пропахшей вином и кислым молоком мамаши, и он искренне сочувствовал богатому землевладельцу, клявшемуся, что у него в кошельке якобы нет ни единой монеты.

Хуже того, Шпильгит всерьез верил, что собираемые им налоги идут на достойные нужды, в том числе на поддержание законности и порядка, в то время как на самом деле бо`льшая часть их оказывалась в сундуках страдающих подагрой аристократов, единственным талантом которых была страсть к накоплению.

Поездка в пустынные края на спорные пограничные земли многому его научила и помогла немало понять как о себе самом, так и о мире в целом. Он знал, что покушение на убийство сойдет Фелувил с рук: слишком уж важные услуги она оказывала в Спендругле. Тогда как он сам, Шпильгит, был там нежелательной персоной.

Толкнув дверь в контору, он ввалился внутрь и направился к одинокому стулу. От печки все еще исходили остатки тепла, и он подбросил дров на угли.