След лисицы на камнях

И вот тут, сказал Макар, возникает вопрос. Машина – это тебе не труп, ее в земле не закопаешь. Можно загнать в лес и прикрыть ветками, но и здесь не все так просто, как кажется: по лесу ходят грибники, они забираются в такие чащи, куда вроде бы нормальным людям и соваться незачем.

– А если перегнала в город и продала? – предположил Сергей.

– Бакшаева продала? – удивился Макар. – Она из Камышовки выезжала только в свой совхоз, да по большим праздникам – во Владимир. Не факт, что она вообще умеет водить машину, тем более с механической коробкой передач. Ехать до райцентра опасно: а вдруг проверка на дорогах? Попросят документы, а у нее ни прав, ни свидетельства. Машина принадлежит даже не сестре, а Петру Возняку. Тут-то ее и спросят: на каком основании, голубушка, управляете вы чужим транспортным средством?

Нет, Надежда Бакшаева вряд ли рискнула бы выезжать на оживленные дороги.

Значит, машина где-то поблизости. Может, в озере? Но это должно быть глубокое озеро, чтобы машина ушла на дно и ни один рыбак не заметил бы ее сверху. Озера в округе заболоченные, поросшие камышом и рогозом. А там, где расчищен берег, в воду протянуты рыбачьи мостки.

Бакшаева должна была придумать что-то другое…

И тогда Бабкин наобум спросил: «А болото здесь есть?»

И вот они шли к болоту. Вернее – к Болоту.

В окрестностях Камышовки безымянная трясина была одна. У всех прочих имелись названия: на севере – Коча, и принято было ходить «на Кочу» за груздями и брусникой; на западе – Белоозеро, где рыба не водится, зато в бархатной губке изумрудного мха, растянутой вдоль берега, в изобилии зреет клюква.

И Коча, и Белоозеро остались в другой стороне.

Если тебе нужен главный, иди к тому, кого не называют по имени.

Внедорожник бросили перед опушкой. Поначалу ветер мешал, но в лесу совершенно угомонился, притих, как испуганный ребенок, забившись Сергею в рукав. Хотя под ногами похрустывала промерзшая земля, лес отсырел, воздух был тяжелый, густой, пахший прелой листвой и смолистой древесиной. Казалось, если выжать его, скрутив в жгут, можно набрать с полведра воды.

На болото нельзя, твердо сказала горбатая Капитолина, узнав, что они задумали. У нас никто туда не ходит. Даже Возняк. Даже Возняк!

Она ткнула в плечо Илюшина кривым дрожащим пальцем.

Нельзя, ты понял меня? У нас это любой ребенок знает! Детей, считай, с колыбели пугают трясиной. Там лес гнилой, топь хлюпает сама по себе, словно по ней топает невидимка. А знаешь, что самое страшное? Что выглядит она почти безобидно: ярко-зеленая ряска среди деревьев, кажется, можно легко пройти их насквозь.

Лет тридцать назад там человек сгинул. Думал, больно много понимает про наш лес. Чаща не любит таких… понимающих.

Ты сообрази своей ослиной башкой, что если сам Григорий туда не кажет носу, то тебе и подавно там делать нечего. Возняк полвека тут охотится. Он не то что кочку, он каждый лист знает по имени, а дубы и по отчеству. Но болото – опасное место даже для Григория.

Если уж втемяшилось тебе, хоть возьми его проводником. Видит бог, я про Возняка слова доброго не скажу. А только без него вам оттуда дороги не будет. Сожрет вас трясина и не подавится.

И вот они шагали вдвоем, вооружившись лишь картой, компасом и на всякий случай мотком прочного шнура.

– Болото? – рассеянно переспросил выпачканный в саже и известке Красильщиков, когда сыщики пришли к нему за снаряжением. – Слышал. Сам не бывал. Там, говорят, комарья полно, да еще клещей и лосиных мух, а я их на дух не переношу. Фобия. Боюсь, что в ухо заползут и станут биться о барабанную перепонку. Пойдем глянем в кладовке, надо вам куртки найти.

– Болото болотом, а проводник был бы кстати. Понятно, что не Возняк… Но хоть этот, как его… Василий. – Бабкин перешагнул через кучу лосиного помета. – Заблудились мы, что ли?

Илюшин сверился с картой.

– Два километра еще. Ты заметил, какой редкий лес? Танк проедет, не то что легковушка. А проводник нам ни к чему. Пять километров отмотать по этому березняку любой дурак сможет.

– Вот один такой дурак там и помер.

– Это все фольклор, мой восприимчивый друг, – сказал Макар. – Нету в наших лесах гиблых болот. Детей пугали – это понятно. А чтобы взрослый утонул – это выдумки.

– Нашелся знаток лесов среднерусской полосы, – пропыхтел Бабкин, стараясь не отставать.

Илюшин передвигался так легко, словно позаимствовал у Красильщикова не сапоги, а сандалии с крылышками.

– Слышь! – позвал Сергей, когда Макар совсем уж умчался в лесную даль. – Притормози, Гермес фигов!

«Фигов! Фигов! Фигов!» – радостно отозвался березняк.

Они шли, и шли, и шли. Лес обступал их, вглядывался, но молчал. Безмолвие нарушали только их шаги и редкий хруст треснувшей под подошвой ветки.

Березы и чахлые сосны сменились осинами. Сергей осознал, что почва под его калошами не твердая, а пружинящая, мягкая. Он обернулся – сбоку ему почудилось движение – но поймал взглядом лишь крупный лист, слетевший с ветки. «Дожили. Деревьев боюсь».