След менестреля

- Погоди, и до пунша время дойдет, - сказал старшой, знаком предложив мне сесть на лавку. – Но сперва хочу поговорить с тобой. Я Аллейн, здешний олдермен и управляющий высокого лорда Риссена. А потому должен я задать тебе несколько вопросов, а ты, если не желаешь неприятностей, должен отвечать мне честно и правдиво.

- Хорошо, хорошо, - сказал я примирительно, - я ведь человек мирный. Чего хочешь узнать, старче?

- Зачем пришел в Айи?

- Просто шел по дороге, вот и пришел.

- А куда направляешь и откуда?

- Шел с Вокланских пустошей, а как узнал о войне, решил добраться до города побольше. Сначала думал в Набискум идти, а вот теперь не знаю, как быть. Говорят, в Набискуме вся королевская армия стоит.

- Верно, стоит, - олдермен испытующе посмотрел на меня. – Сам его величество король Готлих нынче в Набискуме. Большая война будет. Вот мы и ждем, чем это все закончится.

- А чем войны заканчиваются? – Я пожал плечами. – Кому слава, кому крест могильный. Тех, кому крест, всегда больше почему-то. Так могу я выпить, или нет?

Аллейн кивнул. Ощущая спиной внимательные взгляды, я подошел к барной стойке и спросил пуншу. Трактирщик тут же повернулся к Аллейну – тот едва заметно кивнул, и я получил свой пунш. Я едва поднес кружку к губам, как олдермен положил мне руку на плечо.

- Целитель, говоришь? – спросил он.

- Целитель, - я понял, что сейчас начнется настоящий разговор. – Что, помощь нужна?

- Видишь ли, какое дело, парень – тут у нас соседи завелись беспокойные. То ли наемники, то ли дезертиры, шут их пойми. Пару раз уже наведывались к нам в Айи и спрашивали, есть ли у нас тут в городе знахарь или травник опытный.

- Ну и что?

- Вроде как главарь их болен, - продолжал Аллейн, - а вылечить его некому. Мы-то люди темные, наше дело землю пахать да скот пасти, целительству никто не обучен.

- Неужто у вас ни одного знахаря на весь город?

- Как же, есть одна баба, Сидрун ее зовут, она у нас и за травницу, и за повитуху.

- И что же? Пусть бы и полечила их главаря.

- Это легко сказать. Коли вылечит она его, так ганза ее с собой заберет, чтобы постоянно она их там пользовала. А коли нет – убьют. А нам как быть потом?

- И ты хочешь, чтобы я этим занялся? – Я усмехнулся. Вот за что люблю я этих простолюдинов, так это за прямоту. – Мол, если моя голова полетит, вам ни убытку, ни прибытку, так?

- Ты прости, конечно, мил человек, но деваться нам некуда, - Аллейн сразу перешел с властного тона на просительный. – Мы люди мирные, с разбойниками нам не сдюжить. И без того в страхе живем, с оружием под подушкой спим. И бежать нам некуда – хозяйство у нас, семьи, дети. А ты человек вольный, как изволишь говорить – сам себе хозяин. Вот и помог бы нам, бедолагам. А мы заплатим тебе. Сколько скажешь, столько и заплатим.

- А коли сто золотых риэлей попрошу?

- Сто золотых у нас нет. Но по-божески расплатимся, хочешь деньгами, хочешь товаром.

- Не надо мне от вас платы, - помолчав, сказал я. – Где эта ганза остановилась?

- Так ты…

- Я тебе вопрос задал, отец. Потрудись дать ответ.

- У Медвежьего ручья они стоят, на старой охотничьей заимке, - ответил Аллейн. – Десятка два их там, не меньше. Неужто по своей воле пойдешь?

- А пойду, - сказал я не без куража. – Утром.

- Храбрый ты человек, сударь, впервые такого вижу.

- Храбрый не храбрый, а дело свое делаю. Как до этой заимки добраться?

- Просто. Как выйдешь из таверны, направо по дороге и до развилки, а потом налево, мимо леса. Потом ручей этот самый Медвежий увидишь, так по течению и иди. Заимка через полмили будет.

- Понял. Теперь дай мне спокойно пуншу выпить.

- За мой счет господину лекарю еще нальешь, - сказал Аллейн трактирщику, кивнул мне и присоединился к своим товарищам.

Я сделал хороший глоток пунша и закрыл глаза, прислушиваясь к приятным ощущениям в желудке. Итак, я снова, совершенно добровольно и сознательно, лезу в пасть к волку. Зачем? На кой леший мне эти крестьяне и их проблемы?

Горбатого, говорят, могила исправит…

- Еще пуншу, милостивец? – поинтересовался трактирщик, с собачьей преданностью глядя мне в глаза.

- Пожалуй. А скажи мне, любезный, не оставлял ли тебе кто письма для герцогского лекаря?

- Было письмо, - кивнул трактирщик. – Приносил мальчонка какой-то. Сейчас гляну, милостивец.

Воодушевленный словами трактирщика, я допил кружку и почувствовал себя вполне комфортно. Сам корчмарь прибежал через минуту и вручил мне сложенный вчетверо грязный листок бумаги. Я дал ему монету, развернул листок и прочел:

«Чтобы твоя женушка ничего не заподозрила, милый, приходи ко мне только в среду и пятницу после заката к старой сыроварне и жди там. Люблю и жду встречи.»

Я усмехнулся. Трактирщик подобострастно сложил губы в улыбку: я почти не сомневался, что он читал эту записку.

- Может, милостивцу, поесть чего? – осведомился он.

- Комнату бы мне, - ответил я.

- Лучшая комната у нас свободна. Пять фельдов в сутки.

- Хорошо, только деньги завтра, когда разбойнички ваши заплатят.