Хозяин с готовностью закивал. Я понял, что в корчме Айи мне открыт кредит – пока открыт. Все будет зависеть от того, как пройдет мой поход к заимке на Медвежьем ручье. Ничего, не в таких переделках бывали. Все будет тип-топ.
- Тогда покажи мне мою комнату, - сказал я, допивая вторую кружку пунша. – Я спать хочу.
***
Ночлежная комната в деревенской корчме не отличалась комфортом, но выспался я неплохо – зимние путешествия очень утомляют, да и выпитый пунш меня согрел и расслабил. Трактирщик был уже на ногах. Я перекусил жареным хлебом с сыром, взял в дорогу бутылку вина (опять же в счет будущей платы) и вышел во двор, в утренний, свежий, пробирающий до костей мороз. Немедленно черная тень отделилась от примыкавшего к таверне амбара, и я с радостью узнал Уитанни.
- Ах ты, моя девочка! – прошептал я, прижимая гаттьену к груди. – Куда же ты от меня сбежала-то?
- Уиттани фиен ньярр а-лайн уин дханнаник вирр Ллэйрдганатх самраарр! - простонала гаттьена, посмотрела мне в лицо круглыми от ужаса глазами. – Дханнан Валльенхоррст нрар прраи Ллэйрдганатх йоста?
-Точно, кисуля. Сам Валленхорст со мной говорил. И предложил мне сотрудничество, представляешь? Видать, крепко его жареный петух в жопу клюнул.
- Най хенна! – испугалась Уитанни.
- Придется. Чую я, за такой внезапной милостью стоит что-то очень и очень скверное, киса. Надо во всем разобраться. Я ж как-никак детектив, пусть и хреновый.
- Най хенна!
- Вот только без капризов, хорошо? Пойдем, у нас дело есть. Прогуляемся немного.
Дорогу до заимки, о которой говорил старый Аллейн, я нашел без труда – тут и впрямь заблудиться было просто невозможно. Мы дошли до развилки, повернули налево, и очень скоро я увидел впереди группу домиков, почти утопавших в снегу, а возле них – людей и лошадей. Сердце у меня екнуло, но страха я не испытывал. В конце концов, я лекарь, а у военного врача даже на поле боя неприкосновенный статус. Хотя, черт его знает, вдруг этот раненный вожак уже ласты склеил – тогда мне ничего хорошего не светит.
Мне навстречу, проваливаясь в глубокий снег, шли двое. Метров за тридцать подали знак – стоять. Я остановился, опершись на посох. Уитанни за моей спиной недобро зафыркала.
- Спокойствие, киса! – велел я.
Бандиты подошли ближе. Мужчина с алебардой в руках и молодая женщина, оба в мехах и коже, на мужчине шапка с пером, на женщине бархатный берет. Я вздрогнул – лицо женщины от брови до подбородка пересекал страшный шрам, правого глаза не было, а левый, водянистый и холодный, смотрел на меня крайне недружелюбно.
- Стоять! – повторила дама, наставив на меня пистоль с дымящимся фитилем в замке. – Оружие на снег!
- У меня нет оружия, мадам, - ответил я самым любезным тоном. – Я лекарь. Крестьяне в Айи сказали, ваш командир болен и нуждается в помощи. Вот я и пришел.
- Ты не местный, - сказала с подозрением наемница. – Я тебя не знаю.
- Все верно, мадам. Я странствующий лекарь. Пришел в Айи и узнал о болезни вашего начальника.
- Если вылечишь командира, получишь награду, - произнесла женщина, сделав знак подойти ближе. – Если обманул, или причинишь ему вред, я тебя на костре заживо зажарю.
- Я не ради награды пришел, и не ради смерти на костре, - ответил я. – Веди к своему командиру.
***
Во дворе заимки нас встретили еще человек пять вооруженных бандитов. Следуя за женщиной с пистолем и под тяжелым взглядами прочих разбойников, мы с Уитанни прошествовали в дом. Внутри низкой темной продымленной избы стояла жуткая тошнотворная вонь. В самом углу, у натопленной печи, едва освещенный тусклой масляной коптилкой, лежал человек, накрытый одеялами из шкур. Я подошел ближе и удивленно воскликнул:
- Люстерхоф?
- Ты? – проскрипел бывший орденский охотник, силясь оторвать голову от грязной подушки. – Хвала Вечным! Теперь…кх-кх… я не умру!
- А ты собрался умирать? – Я опустился на табурет, который поднесла все та же одноглазая наемница, Уитанни осталась стоять рядом со мной. – Я запомнил тебя крепким парнем. Правда ты сильно отощал и осунулся.
- Ты еще жив, крейонская сволочь, ха-ха-ха! – Люстерхоф закашлялся. – Любят тебя боги, любят!
- Что с тобой?
- Нога. Знаешь, Кириэль, даже тебе ее не вылечить.
Я откинул одеяло и чуть сознание не потерял от вони. Правой ноги у Люстерхофа по сути не осталось. Было черное, сочащееся гноем, гнилое месиво, облепившее обнажившуюся кость.
- Господи помилуй! – Я закашлялся, с трудом удержав съеденный утром хлеб и сыр в желудке. – Ты что ногу, в землю закапывал?
- Антонов огонь это, знаю, - проскрипел Люстерхоф. – Бриш, идиот, решил атаковать вальгардскую хоругвь, что на границе его земель лагерем встала. Показать, кто хозяин. Ну, и пошли мы…
- И что дальше?
- Дальше каюк всем был. Ловушка это была. У них в сосновой роще неподалеку засадный эскадрон стоял, а холоп, что барону весть о вальгардском лагере принес, их лазутчиком оказался. Прямо под клинки и пули нас привел, паскуда!
- Крепко вас потрепали.