След мустанга

— Посмотрим, посмотрим, — рассеянно ответил шериф, разглядывая тавро на бедре галисеньо. Оно имело форму восьмерки. Очень крупной восьмерки. Как раз такой, чтобы перекрыть старое тавро. — Посмотрим… Что ты там бормочешь?

— Томас, да он не дышит!

— Позови-ка сюда Уолка.

Питер Уолк вышел из скобяной лавки, неся на плече ящик с гвоздями.

— Я думал, вы его уже вытащили, — разочарованно протянул он. — Ну, и куда прикажете складывать гвозди? У меня их будет двадцать четыре ящика. Давайте-ка я вам помогу выгрузить бедолагу…

— Не спеши, — остановил его шериф и забрался в фургон.

На соломе, прикрытой грубым полотном, раскинулся тщедушный юнец с редкой бородкой. Глаза его были неплотно закрыты, и казалось, он следит за вошедшими из-под опущенных век. Он тяжело и неровно дышал. Одна рука лежала под головой, другая, без кисти, была обмотана белой тряпкой и покоилась на груди.

Питер Уолк откинул задний борт фургона.

— Отец сказал, что это очень важно, вот я и привез бедолагу к вам. А заодно заберу в лавке свои гвозди. Я их еще осенью заказал.

— Понятно. Если б не гвозди, черта с два ты бы сюда поехал. Опять строишься?

— Понемногу, с Божьей помощью.

— Эй, амиго, слышишь меня? — Шериф потеребил раненого за плечо. — Да нет, похоже, что разговор у нас не получится. Что с рукой?

— Гангрена была, — пояснил Уолк, поставив тяжелый ящик в кузов. — Половину руки пришлось отнять. А началась гангрена из-за пули, которая сидела в руке. Если б отец опоздал, стало бы одним покойником больше.

— Где вы его подобрали?

— На заброшенном ранчо. Отец говорит, приятели бросили парня умирать. Даже воды ему не оставили.

— Кто говорил с ним?

— Да с ним не поговоришь. Он бредит.

— Бредит? В бреду можно услышать немало полезного. Он называл какие-то имена, клички или, к примеру, города?

— Я не слышал ничего такого.

Мерфи еще раз вгляделся в незнакомое лицо.

— Он не наш. Не с карьера. И среди ковбоев я его никогда не видел.

— Давайте выгрузим бедолагу, — нетерпеливо предложил Уолк. — Может быть, его кто-то узнает. Или он сам о себе расскажет, когда придет в себя.

— Ты предлагаешь положить его у дороги? — спросил Мерфи. — Или бросить на забор, как тряпку?

— Разве больше некуда?

— Мне нужно время, чтобы определить парня куда-нибудь.

— А мне нужно грузиться. Как же быть? — Питер Уолк почесал затылок. — Пока ты будешь думать, я потихоньку начну укладывать ящики. И все останутся довольны. Верно?

Мерфи спрыгнул на землю и, проходя мимо лошадей, снова глянул на тавро. Оно было аккуратным и четким, и непохоже на переделку. Однако он хорошо знал, как ловко работают конокрады и их сообщники, сбытчики краденого.

Вернувшись в участок, он растолкал Чокто, спавшего в углу на лавке.

— Умойся. Переоденься во что-нибудь приличное. Потом оседлаешь мою молодую кобылу и отправишься в город. К Даррету. Пусть он выпишет и передаст с тобой ордер на арест Питера Уолка. Обвинение — скупка краденого. Свидетелями пусть запишет меня, Лански и тебя. Ты все понял?

Метис зевнул.

— Вроде все понял. — Он почесал затылок. — Только одно не могу понять: а умываться-то зачем?

— Затем, чтобы маршал пустил тебя на порог! — рявкнул Мерфи.

В окне было видно, как Питер выносил из лавки на дощатый тротуар небольшие, но тяжелые ящики. Затем он принялся перетаскивать их в свой фургон. Лошади встряхивали ушами каждый раз, когда он с грохотом ставил очередной ящик на дно кузова. Когда на тротуаре осталась только пара ящиков, Мерфи, не отворачиваясь от окна, сказал:

— Лански! Ну-ка, пригласи его сюда. А сам беги в контору. Если инженер Скиллард там, пусть даст телеграмму в Аризону. Мол, лошади нашлись, пусть хозяин приезжает для опознания.

— Какие лошади?

— Не твое дело. На обратном пути зайди за фотографом. Нам не помешает портрет этого однорукого. Возможно, его узнают соседи.

Уолк вошел, отдуваясь и вытирая пот со лба.

— Шериф, ты меня задерживаешь. Я уже начинаю жалеть, что связался с этим делом.

— Э, друг, ты еще не знаешь, с каким делом связался, — многозначительно произнес Мерфи. — Кажется, у тебя новые пони?

— Пришлось подпрячь, уж больно тяжелый груз. Две дюжины ящиков по пятьдесят фунтов. А я не люблю лошадей мучить.

— Откуда они у тебя?

— Купил.

— Я понимаю, что не нашел в кустах. У кого купил? Когда? По какой цене?

Уолк вытряхнул платок, аккуратно свернул его и уложил в нагрудный карман.

— Я жду, — сказал Мерфи. — Отвечай.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что мне за это платят. Я должен спрашивать, если чего-то не знаю.

— Ну, от меня ты не много узнаешь. Этих пони покупал не я. Сестра ездила на ярмарку, хорошо поторговала, на выручку приобрела новую сеялку и пару лошадок. Про сеялку могу рассказать больше. Произведена на заводе Маккормика, трехрядная…

— Не прикидывайся дураком, Уолк. Что за тавро такое — «восьмерка»? Я знаю все конюшни в округе, знаю все клейма. «Восьмерка» до сих пор не встречалась.

— На ярмарке можно и не такое встретить, — спокойно ответил Уолк. — Для того их и устраивают, ярмарки, чтобы каждый мог найти что-то новое.

— Ярмарки устраивают не для того, чтобы сбывать краденое.

— О чем ты, шериф?