След на мокром асфальте

В коридоре по-слоновьи затопали, Акимов глянул на часы: время почты. Так и есть, по-хозяйски, без стука, отворила дверь и вплыла дредноутом[1] почтальон товарищ Ткач. Вошла, осанистая, монументальная, пополневшая еще больше – хотя, казалось бы, куда уж больше? – и, степенно поздоровавшись, принялась выкладывать на стол корреспонденцию.

– Чего слышно на белом свете? – поинтересовался Акимов, разворачивая «Вечерку».

Она без особого почтения рассеянно отозвалась:

– Поскольку вы, товарищ лейтенант, грамотный, то сейчас сами все и увидите. – И продолжила ревизию в своей сумке, выясняя, не забыла ли чего интересного для возмутительно скучающего лейтенанта. Сидит тут барином, пока другие трудятся.

Он зашуршал газетой:

– Увижу? И где?

– На последней странице, где кино и фельетоны.

Вывалив все нужное и проверив еще раз, чтобы все надлежащие подписи были проставлены на подобающих местах, письмоносица Ткач распрощалась, отчалила далее по своим почтовым делам. Акимов, ощущая неприятный холод в желудке, открыл последнюю страницу.

Удивительно, но на страницах «Вечерки», органа Моссовета, солидного издания, в самом деле нашлось место для строк двадцати, целиком посвященных работе родного отделения. А именно гнусь гнусная под названием «Была и нет!». Интересно, решил Акимов, и принялся изучать. Однако с каждой усвоенной строчкой, по мере того как печатное слово доходило до понимания, лицо у лейтенанта вытягивалось, клыки лезли изо рта, а глаза – на лоб.

Это была паскуднейшая кляуза, изложенная к тому же в самом похабном, пошлом, балаганном тоне. Мол, в некотором царстве-государстве, на кое-какой окраине славной столицы нашей Родины иные милиционеры до такой степени потолстели, обленились и распустились, что не в состоянии предотвратить самого элементарного похищения автомобиля.

«Угон средства передвижения – всегда трагедия для его владельца. Но когда речь идет о пропаже машины у заслуженного человека, это становится позором для всей системы охраны общественного правопорядка! Летчик-испытатель Т., отправившись с супругой на колхозный рынок за провизией, и не подозревал, чем обернется для его семейства этот визит. Совершив покупки, семейство обнаружило, что его автомобиль бесследно исчез!»

Сергей со свистом втянул воздух сквозь зубы, закурил, желая успокоиться: «Ткач сказала, что это про нас. Надо думать, летчик-испытатель Т. – это Тихонов. Стало быть, угнали этот чертов автомобиль от нашей толкучки. Стоп. Разве заявление было об угоне?»

Он даже на всякий случай пересмотрел бумаги, хотя не прошло получаса, как все было прочитано и усвоено. Нет заявления, только куры и кошка, задавленные этой самой угнанной машиной.

«Так, а знает ли об этом Саныч? Или он, шалунишка, поперся уже работать, на опережение, своим порядком? Мол, придет поручение, а у него уже все готово. Нет, быть не может. Не его метод, да и незачем. Что за дрянь это начирикала?»

Он еще раз перечитал фельетонишко. Поостыв, был вынужден признать: ничего так, бойко накалякано. На голубом глазу излагалось, что случай, оказывается, уже вызвал большой резонанс. И что общественность, – ну надо же, – давно негодует: как так получилось, что наша народная милиция не смогла защитить заслуженного пострадавшего? Как милиционеры допустили столь вопиющее нарушение законности? Разбирая мимоходом различные версии и небрежненько эдак подчеркивая недостаток квалифицированных кадров, неведомый борзописец выдавал напоследок такое, от чего у Сергея дым из ушей повалил:

«Наша милиция просто не справляется со своими обязанностями. Стражам порядка некогда заниматься реальными делами, они тратят свое время на отфутболивание, отписки и бюрократию. В результате страдают и простые люди, и заслуженные личности. Мы призываем граждан быть бдительными, мы можем надеяться лишь на себя…»

«Кто бы ни написал – удивительная гадина. Редкая сволочь. Любопытно было бы узнать…»

Один из упомянутых безруких, неспособных к продуктивной работе, неквалифицированных и просто дрянных милиционеров как раз вернулся.

– Что, прохлаждаешься с чайком да газеткой? Накапай старому другу. На́ вот, на стол тебе. – Иван Саныч выложил на стол леща, размером с добрую сковородку, полбуханки хлеба и вот такенную головку чеснока.

– Мерси. – Акимов, наливая ему чай, подсунул и газетку с дрянной кляузой. – Зря завидуешь. На́ вот, насладись.

– О, фельетончик, – порадовался было Остапчук и нацепил очки.

Всего несколько секунд спустя благодушие его испарилось, сержант стал невообразимо зол, красен, задал тот же вопрос, который вертелся в голове у Акимова, только вслух и нецензурно.

Тут и начальство подтянулось, вернулся и заглянул к ним в кабинет Сорокин:

– И вам всем доброго дня. И о чем же ругань?

– Здравия желаем! А вот. – Остапчук с отвращением сунул руководству в руки газету.

– Интересно, – сказал Сорокин и отобрал у него очки. Пробежав глазом заметку, хмыкнул и спросил:

– Кто-нибудь видел заявление, об угоне автомобиля товарища Т.?

– Никак нет, – доложил Акимов, – я еще раз проверил.