След на мокром асфальте

– Чего тогда кипятитесь – совершенно не понимаю. Мало ли какую ахинею публикуют на последней странице центральной прессы.

Капитан Сорокин говорил добродушно, спокойно, глазом не искрил, зубами не скрежетал, и лишь знающий его человек легко мог увидеть, что он в ярости.

– Очевидно же, что произошло недоразумение.

– Недоразумение?! – прищурился Остапчук.

– О клевете говорить еще рано, хотя… Сейчас проясним.

И, прихватив газетку, капитан удалился в свой кабинет к телефону. Дверь прикрыл плотно, что свидетельствовало: разговор будет серьезный, на повышенных тонах, не предназначенный для ушей подчиненных. И короткий – пяти минут не прошло, как Сорокин появился вновь, с челом, разгладившимся и посветлевшим. Заверил:

– Долго ли порядочным людям договориться. Все в порядке, опровержение выйдет в следующем же номере.

– Вот это по-нашему! – восхитился Остапчук, присовокупив, что хорошо бы еще по сусалам за такие дела.

– Ну-ну, развоевался. Злющий ты человек, Иван Саныч. Недопонимания всегда возможны.

Возвращая прихваченные у подчиненного очки, капитан поведал историю появления «шедевра»:

– Видите ли, супруга товарища Тихонова вообразила себя Эренбургом, заодно и врачевателем общественных пороков. По этой причине решила попробовать перо. Обучается, что ли, или только собирается туда, где вот такие публикашки нужны.

– Интересно, в курсе ли муж, – поинтересовался Акимов, вспомнив разговор с Тихоновым.

– Кстати, в самом деле, – Сорокин снова скрылся в кабинете, снова плотно прикрыл дверь, и снова минут пять спустя вышел довольный:

– Докладываю: муж уверяет, что был не в курсе и чрезвычайно извиняется.

– А он в курсе того, что вообще машину угнали? Все-таки он об угоне не заявил, – заметил Акимов.

– Во-во. С чего нам вообще знать, что ее стибрили? – подхватил Остапчук, порывшись в бумагах, нашел нужную: – Вон, заявление от Луганских есть, – нацепил очки, проверил, хлопнул ладонью по листу, – так и есть. Вот тебе подавленные куры, а вот и кошка. Я ж говорю: до людей недолго, засекай время.

– Типун тебе на язык, – пожелал Акимов.

Остапчук поднял палец:

– Суеверие – грех смертный, особенно для коммуниста! Нам важнее то, что заявления об угоне нет, а о наезде на домашний скот – есть. Стало быть, на месте полковничья «Победа», и нечего темнить! И, кстати, я только с толкучки, там по рядам никаких разговоров не ведется… – Тут он как бы спохватился и замолчал, делая вид, что складывает бумажки как можно ровнее.

– Сказать по правде, я тоже не до конца понял, к чему весь этот бал-маскарад, – признался Сорокин, наливая себе чаю. – Положим, товарищи из газеты не проверяют сводки и прочее… хотя надо бы. Но и товарищ полковник Тихонов в этой части был особенно невнятен, бубнил, извинялся, пообещал нанести визит, как только освободится, у него, мол, дела.

Саныч, который коли уж завелся, унимался не сразу, подхватил:

– Надо же, какая цаца. Мы, значит, жди его, считай минуты да слезы утирай. Его жинка на нас яды подпускает, а он подтянется, «как освободится»!

– Хорошо, – остановил Саныча капитан, – вы что предлагаете, товарищ сержант?

– Знамо дело, что! Письмо направить по месту работы, а то и в министерство.

– По какому же поводу?

– Так, а что? Не заявил о пропаже автомобиля – стало быть, во‐первых, укрывает, гад, правонарушение… Так, не так? Во-во, именно. Во-вторых, нарушает подчинение. Вот, если выгребная яма заполнилась, все граждане вызывают золотаря, а он, видишь ли, сразу в Министерство коммунального хозяйства! В‐третьих, допускает клевету в печатном виде!

Акимов, подчиняясь корпоративному духу, призвал:

– Иван Саныч, все-таки ты как-то полегче, он-то ни при чем. Имели мы с ним беседу – сложная она женщина, балованная, к тому же куда моложе его.

– А вот не надо жениться на дурах! – заявил Остапчук. Сгоряча, поскольку все-таки уже смягчился.

– Ну и пусть его, как хотите. А я бы письмо все равно отправил.

– Вот ты и пиши, – предложил Акимов. Ненависть Саныча к писанине была общеизвестна.

И Сорокин сказал, что не сто́ит:

– Чего отгавкиваться на каждую моську – бессмысленно и пустая трата времени. К тому же человек в возрасте, немало пострадавший, и не факт, что справедливо его обвиним.

– Его досрочно выпустили, – напомнил Остапчук.

– Выпустить выпустили, и даже вновь допустили к работе, только ведь никто ничего не забыл, – объяснил Сорокин. – Между нами, вновь у него швах по службе, а тут мы с кляузой.

– На отчитку бы ему, или мозгов побольше, – буркнул Саныч, – никак на нем сглаз и порча.

– А что-то еще стряслось? – спросил Акимов, подчеркнув, что интерес у него исключительно профессиональный, все-таки брат по крылу, тоже, как и он, летчик.

– Стряслось, – подтвердил Сорокин, – только это строго между нами. После освобождения Тихонова, ценного специалиста, тотчас подключили к работам над какой-то уникальной моделью легкомотора, способного обходиться минимальной длины взлетно-посадочной полосой.

– Это как гитлеровский «шторх»? – спросил Сергей.

Капитан в шутку напомнил:

– Болтун – находка для шпиона.