След на весеннем снегу

– Жену убитого Троекурова. Ее зовут Калина. Следствие считает, что это она его зарезала, потому что он собирался от нее уйти.

– Может быть, так оно и было? Или ты уверен, что эта самая Калина не могла убить?

Почему-то ответа Мила ждала с внутренним страхом. Откуда Гранатов знает жену Троекурова, если в городе совсем недавно? Почему так беспокоится за ее судьбу? И случайность ли, что убийство произошло неподалеку от объекта, на котором он работал?

– Могло быть что угодно, – глухо сказал он. Лицо его болезненно скривилось, как будто архитектор вот-вот заплачет. – Самое ужасное, что я понятия не имею, могла Калина убить или не могла. И никто, кроме меня, на самом деле в этом не виноват.

Глухо хлопнула входная дверь. Он ушел, а Мила так и осталась стоять посредине коридора, не в силах даже повернуть ключ в замке. Происходящее нравилось ей все меньше и меньше. А еще она отчетливо распознавала в гамме испытываемых ею самых разнообразных чувств отчетливый привкус ревности.

С ужином она решила не возиться. Для себя одной зачем стараться. Вот завтра ожидаются гости, она и покажет на что способна. А сегодня можно и бутербродами с чаем перебиться. Бутерброды Мила очень любила, особенно если в наличии имелась сухая копченая колбаса типа сервелата. Тоненько нарезанная и уложенная аккуратными кружочками поверх прозрачного слоя масла на очень свежий батон, запиваемая бергамотовым чаем с лимоном и сахаром, она представляла собой самую вкусную еду на свете.

Такие бутерброды в детстве всегда делала мама, когда Мила простужалась. Болела она основательно, со вкусом, организм, измученный температурой, отвергал любую еду, а вот бутерброды принимал благосклонно. И не находилось лучшего средства утешения, чем притененный, чтобы не бил в глаза, свет лампы, нежный мамин голос, успокаивающий, что все будет хорошо, горячий сладкий чай с золотистым кружком лимона и бутерброд с сервелатом.

Сервелат в холодильнике имелся. Оставшись одна, Мила всегда держала запас «бутербродной» еды, потому что готовить для себя было неинтересно, и она частенько отлынивала, хотя мама и наказывала строго не портить желудок сухомяткой. Вот только вчерашняя отбивная, оставшаяся несъеденной, лежала в холодильнике немым укором, и Мила, вздохнув, отказалась от утешительного бутерброда, сжевала кусок холодного мяса, практически не чувствуя вкуса, и принялась за наведение порядка в своей перевернутой вверх дном квартире. До вечернего моциона с собакой у нее еще оставалось достаточно времени.

На прогулке с собакой ее сопровождал Игорь. Мила помнила, что в семь вечера у него пересменок, а потому вышла в шесть, чтобы успеть вернуться до назначенного времени. Задерживать охранника дольше положенного она считала неприличным. Работа есть работа, и она должна заканчиваться вовремя. Окончательно оклемавшийся Кактус трусил по улице, периодически задирая лапу на кусты по бокам тротуара.

Поравнявшись с тем местом, где утром они обнаружили неподвижное женское тело, оказавшееся сильно пьяной Полиной Кедровской, Мила неожиданно подумала о ее детях, Вите и Оле. Пришла ли в чувство их мать, кормила ли она сегодня вернувшихся из школы подростков?

Она посмотрела на часы. Двадцать минут седьмого. Время еще есть, ничего страшного, если она дойдет до дома Кедровских и посмотрит.

– Игорь, вы не будете против, если мы на минуточку заглянем к Кедровским? – спросила она.

– Вы вольны идти куда угодно, Камилла Александровна, – удивился вопросу охранник.

– Просто у вас скоро смена заканчивается, но я успею.

– Вы не должны подстраивать свою жизнь под меня, – Игорь широко улыбнулся. – Сразу видно, что вы никогда не имели охраны. Да и вообще обслуживающего персонала.

– Игорь, ну какой же вы обслуживающий персонал, – Мила даже руками всплеснула от огорчения. – Не говорите так, мне становится неловко. Лучше покажите мне квартиру Кедровских.

– Кого? Я думал, вы к каким знакомым идете.

– Игорь, вы утром отводили домой пьяную женщину. На Сокольничью улицу. Вы же помните дом и квартиру? Мне туда надо.

– Помню, конечно. – Охранник ничуть не удивился тому, что его подопечной зачем-то нужно проведать спящую в кустах пьянчужку. Видимо, работа на бизнесмена Александра Соболева, в принципе, приучила не задавать лишних вопросов. – Пойдемте.

Дверь открыла Оля Кедровская. Увидев свою учительницу английского, девочка так побледнела, что Мила на мгновение испугалась, что та упадет в обморок.

– Камилла Александровна, а вы зачем к нам? Вы узнали, да?

– Олька!

Из-за спины сестры появился насупленный Витя. Лицо у него было злым, губы сжаты в тонкую линию, желваки на щеках ходили ходуном. Мила даже испугалась немного.

– Иди в комнату, я сам тут.

– Вить…

– Иди, я сказал.

Видимо, девочка беспрекословно подчинялась брату, потому что тут же ушла в глубь квартиры. Спина у нее была прямая, плечи закаменелыми, словно Оля тащила одной ей видимый неподъемный груз.

– Вы к маме? Она с вами не поговорит. Спит она.

– Как спит? С утра? Она дышит? Ты проверял? Может быть, надо «Скорую» вызвать?