След памяти

Хардман лежал, приподнявшись на одном локте, обнажив широкую грудь и сжав большие руки, с наушниками на голове. Его узкое лицо с большими тяжелыми челюстями повернулось к Керансу, но глаза не отрывались от электрического пламени. Отраженный параболической чашей, овальный диск красного света трех футов в диаметре освещал стену каюты.

Этот круг обрамлял голову лейтенанта, как огромный сверкающий ореол. Слабый скребущий звук доносился из портативного проигрывателя, стоявшего на полу у ног Бодкина, на диске которого вертелась пластинка трех дюймов в диаметре. Звуки, едва слышные, напоминали медленные удары далекого барабана. Но вот Бодкин выключил проигрыватель. Он быстро записал что-то в своем блокноте, затем выключил камин и зажег свет у кровати больного.

Медленно качая головой, Хардман снял наушники и протянул их Бодкину:

— Напрасная трата времени, доктор. Эта запись лишена смысла, вы можете истолковать ее как угодно. — Он вытянул свои тяжелые руки на узкой койке. Несмотря на жару, на его лице и обнаженной груди образовалось мало пота, и он следил за гаснущей спиралью камина с очевидным сожалением.

Доктор встал и поставил проигрыватель на стул, вложив в него наушники.

— Вы не правы, лейтенант. Это что-то вроде звуковых пятен Роршаха. Вам не кажется, что последняя запись была более ясной?

Хардман неопределенно пожал плечами, очевидно, с неохотой соглашаясь с Бодкиным. Но, несмотря на это, Керанс чувствовал, что лейтенант рад принять участие в этом эксперименте, используя его для собственных целей.

— Возможно, — сказал лейтенант. — Но боюсь, она не имеет никакого смысла.

Доктор улыбнулся, ожидая встретить сопротивление Хардмана и готовый бороться с ним.

— Не оправдывайтесь, лейтенант, поверьте мне, это время потрачено не напрасно. — Он поманил Керанса. — Идите сюда, Роберт, правда, здесь очень жарко — мы с лейтенантом Хардманом проводили небольшой эксперимент. Я расскажу вам о нем, когда мы вернемся на станцию. Теперь, лейтенант, — он указал на стоявшие на столике у кровати два будильника, прикрепленных тыльными сторонами друг к другу, — пусть эта штука действует постоянно, для вас это не будет слишком трудно, нужно только заводить оба будильника каждые двенадцать часов. Они будут будить вас через каждые десять минут — что вполне достаточно для отдыха, но не даст вам соскользнуть в глубокий сон и подсознательные видения. Надеюсь, кошмаров больше не будет.

Хардман скептически улыбнулся, бросив быстрый взгляд на Керанса.

— Я думаю, вы слишком оптимистичны, доктор. На самом деле, вы, вероятно, считаете, что я должен научиться не бояться своих снов и отдавать себе в них полный отчет. — Он взял в руки толстую зеленую папку, свой ботанический дневник, и начал механически переворачивать страницы. — Иногда мне кажется, что я вижу сны постоянно, каждую минуту дня и ночи. Возможно, мы все их видим.

Говорил он мягко и неторопливо, несмотря на усталость, иссушившую кожу вокруг глаз и рта, отчего его массивные челюсти выдавались еще больше, лицо казалось худым, щеки запали. Керанс понял, что болезнь, какой бы она ни была, не затронула самой сущности Хардмана. Жесткая независимость лейтенанта обозначилась сильнее, как будто стальное лезвие прорезало какое-то ограждение и высвободило скрытые силы организма.

Проводивший процедуры Бодкин вытирал лицо желтым шелковым носовым платком, задумчиво глядя на пациента. Грязный шерстяной жакет и случайный подбор одежды, одутловатое лицо, желтоватая кожа делали его похожим на потрепанного знахаря, маскируя резкий и острый интеллект.

— Возможно, вы правы, лейтенант. Действительно, некоторые утверждают, что сознание есть не что иное, как особая разновидность каталептического бреда, и что способности и возможности центральной нервной системы во время сна столь же обширны, как и в период, который мы называем бодрствованием. Тем не менее мы должны удовлетвориться первым приближением к истине и постараться извлечь то, что возможно. Согласны, Керанс?

Биолог кивнул. Температура в каюте начала падать, и он почувствовал, что дышит свободнее.

— Нам поможет изменение климата. — Снаружи послышался глухой звук, как будто одна из лодок, висевших на шлюпбалках, ударилась о борт базы. Он добавил: — Атмосфера лагуны вызывает слишком большое нервное напряжение. Я уверен, что через три дня, уйдя отсюда, мы все почувствуем себя лучше.

Он был уверен, что Хардмана предупредили о скором уходе, однако лейтенант удивленно взглянул на него и отложил свою папку. Бодкин громко откашлялся и начал вдруг говорить о вреде сквозняков от вентилятора. Несколько секунд Керанс и Хардман глядели друг другу в глаза, затем лейтенант кивнул сам себе и продолжил свое чтение, предварительно взглянув на будильники.