Не обращая внимания на эту просьбу, Керанс положил руки на гладкую поверхность стекла и осмотрелся. Он находился в контрольном помещении, из которого можно было наблюдать аудиторию, а его отражение возникло не в зеркале, а в стеклянной звуконепроницаемой панели. Рядом находился письменный стол, перед ним кресло. Утомленный давлением воды, Керанс сел в него и через панель посмотрел в аудиторию.
Слабо освещенный его маленькой лампой на шлеме, перед ним смутно возвышался темный свод, стены которого покрывал тонкий слой ила. Он напоминал огромное бархатное чрево из какого-нибудь сюрреалистического кошмара. Черная непрозрачная вода висела сплошным вертикальным занавесом, скрывая настил в центре помещения, как бы пряча какую-то священную тайну. По неясной причине сходство помещения с огромным чревом увеличивалось, а не уменьшалось круглыми рядами сидений, и Керанс, прислушиваясь к шуму в ушах, был уже не уверен, что не слышит смутный подсознательный реквием из своих снов. Он открыл маленькую дверь, которая вела вниз, в зрительный зал, и отключил телефонный кабель, чтобы не слышать голоса Стренджмена.
Лампа осветила ил, покрывавший ступени лестницы. На удивление, в центре купола вода была почти на двадцать градусов теплее, чем в контрольном помещении, и он почувствовал себя, как в горячей ванне. Прожектор, установленный на крыше планетария, продвинулся с навеса ближе к центру, и теперь в куполе засветились трещины: они напоминали очертания далеких галактик. Он смотрел вверх, на незнакомые созвездия, как какой-то подводный Кортес, вынырнувший из глубин и впервые взглянувший на безбрежный Тихий океан открытого неба.
Стоя на помосте, он смотрел на сплошные ряды сидений, окружавшие его, и размышлял, какой же невообразимо древний обряд совершается здесь. Давление воздуха в шлеме резко усилилось, как только на палубе утратили с ним телефонную связь. Клапаны по бокам шлема теперь глухо забарабанили), а серебряные пузыри воздуха срывались и улетали прочь, как привидения.
Постепенно, по мере того как проходили минуты, наблюдение за этими странными созвездиями, возможно, глядевшими на Землю триасовой эпохи, стало казаться Керансу самым важным делом. Чтобы продлить удовольствие, он спустился с навеса и отправился обратно в контрольное помещение, таща за собой воздушный шланг. Дойдя до двери, он взял его в руки и с внезапным приступом гнева связал петлей и закрепил на ручке. Немного подождав, сделал вторую петлю, обеспечив себе радиус перемещения в двенадцать футов, а затем он вновь направился вниз и остановился на полпути к помосту, откинув назад голову и решив прочнее запечатлеть очертания созвездий в своей памяти. Теперь они показались ему более привычными и знакомыми, чем те, что он видел на небе всегда.
Почувствовав резкую боль в барабанной перепонке, он начал судорожно глотать воздух. Внезапно он понял, что внутренний клапан не действует. Хотя слабый свист раздавался регулярно через каждые десять секунд, давление в скафандре стремительно падало. Чувствуя головокружение, он взобрался наверх и попытался отвязать воздушный шланг от ручки двери. Он был уверен теперь, что Стренджмен воспользовался случаем, чтобы организовать несчастный случай. Тяжело дыша, он споткнулся на ступеньке, поднялся и неуклюже упал на сиденье в контрольной комнате.
Его лампа в последний раз осветила потолок аудитории — этот огромный свод кошмарного чрева. Керанс почувствовал приступ тошноты. Он откинулся навзничь, распластался на ступенях, оцепенело вцепившись в петлю на дверной ручке. Внешнее давление воды смяло его водолазный костюм, казалось, перегородки между его кровеносными сосудами и теплой морской водой больше не существует. Глубокая иловая колыбель мягко приняла его, как огромная плацента, мягче, чем любая самая мягкая постель, какую он когда-либо знал. Сознание угасало. Высоко над собой он видел древние туманности и галактики, светящиеся сквозь тьму ночи, но постепенно даже их свет слабел, и теперь он видел лишь слабый отблеск, доходивший из укромнейших уголков его мозга. Он спокойно приближался к этому свету, медленно плывя к центру купола, а этот слабый маяк все отступал и удалялся по мере его приближения. И вот он совсем погас, и Керанс поплыл в полной темноте, как слепая рыба в бесконечном море, побуждаемый двигаться вперед, причем он не мог понять истоков этого побуждения…
Проходили эпохи. Гигантские волны, необыкновенно медлительные, ударялись о бессолнечные берега моря времени и опадали. Он плыл из одного бассейна в другой, из одного лимба вечности в следующий, тысячи его собственных отражений дергались в зеркале поверхности. В его легких, казалось, вспыхнуло гигантское внутреннее озеро, и его грудная клетка взорвалась, как у кита, проглотившего целый океан.
— Керанс…
Он увидел ярко освещенную палубу, где бриллиантовые доспехи света сомкнулись над ним и осветили полное ожидания лицо Адмирала, сидевшего перед ним на согнутых ногах и сжимавшего его грудь своими огромными руками.
— Стренджмен, он…